Разделся. А куда ему деваться?
…На третьем курсе нашу группу вел Щербатов Иван Ефимович. Язвительный такой старичок. У него на занятиях общими рассуждениями не отделаешься. Мы тогда сдуру соседним группам завидовали, у кого ассистенты полиберальнее. Слух у Щербатова был абсолютный, горошину под двенадцатью перинами выстукать мог. Ну и нас натаскал.
Без рубашки Поляков казался еще длиннее и тоньше. Ребра — пересчитать. Я прошел по верхушкам легких. Слева похоже на полость. Черт, опять шумят у Муравлевой! Еще раз постукал… Честное слово, полость! Неужели каверна?!
— Знаете, придется вас на рентген отправить.
— Был только что. Здесь закрыт, так к черту на рога погнали. Вон в карте записано, я и то вижу.
Действительно, был. Всего два дня назад. И как это я не заметил?
За два дня каверны не образуются, на этот счет я был спокоен. Показалось мне, значит. Послышалось, вернее.
Подписал.
— Следующий!
Поляков ушел, замелькали следующие, но какое-то время оставалось смутное беспокойство. Постепенно стерлось.
Насморк, ломота, грипп, термопсис.
— Следующий к Бельцову!
Вошла девушка, очень крупная и очень застенчивая — это видно по движениям, быстрым и неоконченным: начнет руку к щеке подносить, но на полпути как будто спохватится, рука замрет, а щеки уже не красные — темно-малиновые.
— Мне только на работу выписаться. — И толчком бюллетень на стол.
Пятый день болеет, дома ее другой врач смотрел.
— Хорошо себя чувствуете?
— Да.
Рука уже разбежалась выписывать, но тут я заметил в карточке приписку: сопутствующий диагноз — митральный порок. Какой — не уточняется.
— Вы знаете, что у вас порок сердца?
— Да.
— Дайте-ка я вас послушаю.
Ого, я такого классического шума и в клинике на занятиях не слыхал. Предсердие трудно выстукивать, но похоже — увеличено.
— На лестнице задыхаетесь?
— Немножко.
— Кем вы работаете?
— На стройке.
— На стройке?! Что вы там делаете?
— Стропальщицей.
— Это значит, к крану цепляете?
— Да.
— Там же физическая работа, тяжелая!
— Да.
Конечно, достаточно было взглянуть на развитые, почти мужские руки.
— Как же вы там?
— Ничего.
— И не болит сердце? И одышки нет?
— Бывает.
— Вам категорически нельзя на стройке! Вы себя такой работой… вы очень себе вредите!
— Я больше нигде не могу работать, я из Ярославля приехала, у меня прописка временная.
— Их, Михаил Сергеевич, на стройку берут, а через три года за это прописка постоянная. А через пять лет комната. — Антонина Ивановна знает жизнь. — Тебе чего в Ленинграде?
— Хочется. А чего я в Ярославле не видала! Одна я там.
— Они многие так, Михаил Сергеевич: едут сюда, а сами не знают зачем… В Эрмитаже была?
— Была.
— И то хорошо. А многие и не были.
— Обождите, Антонина Ивановна, это не наше дело. Не могу я вас на стройку выписывать. Вам легкая работа нужна.
— С моей пропиской никуда не возьмут. Еще год остался.
— Да… Что ж мне с вами делать? Сейчас вы почти здоровой себя чувствуете, потому что сердце за троих работает. Крепкое оно у вас, справляется. Пока. Это значит — порок у вас компенсированный. Но долго так не выдержит. Можете за месяц полным инвалидом стать. Да. Операцию вам надо, вот что.
— Я же как здоровая чувствую!
— Вот и надо сейчас ложиться. А если станет плохо, тогда меньше шансов.
— Прямо само сердце резать?!
Она прижала руки к груди, как бы защищаясь.
— Само сердце.
— А вам резали?
Смешной вопрос, будто врач должен все испытать. Хотя не такой уж смешной: я потому и говорю спокойно «нужна операция», что не мое сердце будут резать; для меня это работа, я больных сердец видел сотни — вот и забываешь в спешке, что для каждого больного о его единственном сердце речь идет!
— Мне не нужно было. А если бы на вашем месте… трудно, конечно, за другого говорить… наверное, пошел бы на операцию. И нужно сейчас, пока хорошо себя чувствуете. Да этих операций сейчас сотни делают! Там у вас вроде спайки, кровь с трудом проходит, разрезать ее — и все.
Она посмотрела мне прямо в глаза:
— А умереть можно?
— На операции?
— Да.
— Бывает, но очень редко. Может быть, один процент. Без операции — вероятней, что станет плохо.
— Взять да лечь сейчас… Я тут с мальчиком познакомилась. Может, без операции поживу года два, а тут сразу.
— Что сразу? Выздоровеете! Почти все выздоравливают! Вот что: я вас на работу не выписываю, нельзя вам. Держите направление: вот. Поедете по адресу, спросите там вторую хирургию. Может, они вас сразу положат, может, на очередь запишут.