— Тушить! Бумага же кругом!
Тут мы вспомнили о своих диссертациях. Я колотил огонь спинкой стула. Коля таскал кружкой воду. Галя от страха вскочила на стол.
— Что мы ему скажем? — кричала она сверху. — Все погибло! Что я ему скажу?!
— Сарабанда ты! — орал я на Жанну. — Мезозухия! Синекдоха короткохвостая!
Я выкрикивал мало кому известные слова. В тот момент не играло роли, какое значение записано для них в словарях. Важно, что они звучали устрашающе. И в то же время в них слышалось подспудное восхищение.
Распространиться огню мы не дали, но от материалов к диссертации осталась груда пепла. Пепел летал по комнате, садился на столы, на лица. Я открыл форточку. Галя плакала.
— Ну чего вы, Гномша? Я же как лучше.
Галя не отвечала.
— Гном, ну хватит. Гно-ом!
— Да отстаньте вы! Совсем девка с ума сошла! Ну что я теперь ему скажу? Не вам говорить, а мне!
— Могу я сказать.
— Что вы скажете? Что делаете, что хотите, а я ничего не значу?!
Тут и Жанна заревела. Всхлипывая, она мыла пол, а Галя полдня просидела молча, глядя в окно. А потом начала подбирать подходящих испытуемых для Пирата. К его возвращению с юга дефицит был восполнен и статья написана; он так ничего и не узнал.
— В воде не тонет и в огне не горит, — с ненавистью сказала Жанна. — И все из-за таких, как вы! А потом будете носом крутить: «У нас кандидатская ничего не значит, любой дурак защитится».
— Так и есть, — отозвалась Галя. — Вы думаете, что-нибудь изменится, если вы одного потопите?
— Такие их и разводят!
После Жанниного бесполезного подвига я стал называть ее Синекдохой.
— Я не Синекдоха! — закричала она тем же капризным голосом, каким разговаривала с Галей. — Почему я Синекдоха?
Я не мог объяснить почему, но чувствовал, что сказано точно. И мне нравилось ее поддразнивать.
— Конечно, Синекдоха. Притом Короткохвостая.
— Не хочу быть Синекдохой! Гно-ом, чего он меня обзывает?
— Да бросьте вы… — Галя поискала слово и, повернувшись ко мне, выговорила неумело: — Бросьте бочку катить.
— Вовсе он не бочку катит! Ничего вы не понимаете. Да ну вас, смеетесь вы все надо мной. Злодеи! Уеду от вас.
И Жанна действительно уехала — в экскурсионное бюро. Без нее в лаборатории стало тихо, чинно и пустовато. Работать не хотелось, и я пошел в буфет.
В буфете я стал в очередь за красавицей Изольдой Федоровой. Она мне обрадовалась.
— Слушай, Леша, расскажи, что у вас там случилось с этим симпатичным аспирантом-заочником? — Я не удивился, что она знает: у нас в институте всегда все всё знают… — Я его на днях встретила, он какой-то растерянный, говорит: на меня нападают!
— Мало на него нападают. Присосался, как клещ.
— Ну а что ты хочешь? Хороший мальчик, что еще надо? И кто бы мог себе позволить, но не эта ваша… ну новая, забыла, как ее… При ее внешности надо вообще рта не раскрывать.
Я смотрел на Изольду Федорову. Красивая, ничего не скажешь. Такую не стыдно в витрине на Невском выставить. Но больше минуты на нее смотреть не хотелось: надоедало. Она всегда была невозмутима, эта красивая Изольда, как будто бережно несла свою красоту, все время боясь ее расплескать, и поэтому не могла отвлекаться ни радостью, ни грустью, ни восторгом, ни гневом. Разве можно сравнить с Синекдохой! Конечно, красавицей Жанну не назовешь, но смотреть на нее куда интереснее: каждое настроение проявляется на ее лице так откровенно, что ее поймет без переводчика любой иностранец.
В начале декабря наш и. о. сообщил, что Галя должна будет выступить на институтской конференции с докладом. Помню, как раз падал первый снег, мы стояли у окон и смотрели, когда вышел и. о. и объявил приятную новость. Эти доклады — что-то вроде языческого обряда: каждый отдел выступает со своей маленькой темкой, другие отделы, естественно, мало что из доклада понимают, но вежливо слушают — вернее, делают вид, что слушают: кто шепчется, кто читает, дожидаясь своей очереди. Смысл в том, что потом из этих докладов составляется сборник, а публикация в нем приравнивается к статье в журнале. Но нам-то это было ни к чему: Галя уже остепенилась, наши с Колей статьи приняты в физиологическом журнале — значит, только и. о. Павлова был заинтересован в докладе: прекрасный способ продемонстрировать плодотворную работу отдела. Вот пусть бы сам и. о. и делал! Но он, естественно, спихнул нам: во-первых, ему лень самому, во-вторых, несолидно заведующему с мелкой темой выступать.