Ключи, только бы получить ключи!
Дать ключи от своей машины — это всегда трудно: ездишь, бережешься, как бы не поцарапать, мотор после стоянки долго разогреваешь, скорости переключаешь осторожно, а если выбоина в асфальте, шагом через нее, шагом — а тут отдай, и неизвестно; кому отдаешь, хорошо ли водит. Аронычу же было трудно вдвойне: отдать ключи на глазах у всех и тем самым помочь искать Сысоева — это все равно что выступить против Мирошникова.
— Давай, Ароныч, давай скорей!
Горячечный взгляд, запекшиеся губы.
Бывают моменты, когда никак нельзя отказать. Гипноз действует или другая сила? Жалко было Аронычу, очень жалко рисковать «Москвичом», который только при нем сто тридцать две тысячи без аварии пробежал, а сколько еще при первом владельце! — а рука уже сама полезла в карман за ключами. Не остановил и взгляд Мирошникова.
— Давай, Ароныч, давай!
Рука чуть заколебалась, но Вася уже видел ключи, в них для него воплотилась быстрая дорога за подлым Петей, и он вырвал звенящую связку и убежал, не поблагодарив.
Прав у Васи никогда не было, и сидел он за рулем три или четыре раза в жизни — приятели давали поводить, но в суженном его сознании не было места страхам и сомнениям. Мотор взревел, и «Москвич» скакнул с места на второй скорости.
Лунатики проходят по карнизу потому, что у них выключена самая способность к неуверенности. Так же ехал Вася. Он делал рискованные обгоны, проскакивал светофоры под желтым светом и со скрипом тормозил в последний момент, если путь отсекал красный, так тормозил, что «Москвич» приседал на все четыре колеса, и приседал как вкопанный. Петин дом — скучный серый дом с облупленной штукатуркой, невесть как задержавшийся в новом районе — показался наконец и заблистал. Вася видел только его, облицованные плиткой белые громады вокруг словно растворились в воздухе. Затормозил со скрипом, взбежал на пятый этаж, нажал на кнопку звонка и не отпускал, пока не послышались торопливые испуганные шаги, пока не открылась дверь, ограниченная цепочкой.
— Петя Сысоев дома?!
Кажется, его мать за дверью. Не узнал.
— Вася, это ты?! Что с тобой? Что случилось? Петенька ушел.
— Куда?!
— Они с Тамарочкой в театр пошли. Да что случилось?
— Куда?! В какой театр?!
— Он сказал, но я не запомнила. Какая-то пьеса.
— Какая?!
— Не запомнила я. Я пьесы не знаю. Не интересуюсь я. Смешно как-то называется. Про провинцию. Вот, вспомнила: «Про провинцию», так и называется. Да что случилось?!
Вася уже катился вниз. «Москвич» снова рванул на второй скорости. У газетного щита выскочил. Вот: «Ковалева из провинции», театр Ленсовета. Вася посмотрел на часы: исполнилось уже половина восьмого! Как раз начинается. Не успеть — и все-таки помчался.
Тихо перед театром, пусто: началось. Сколько же до антракта — час? больше? Невозможно!
Вася увидел табличку «Служебный вход» — и бросился в дверь, как в омут. Зачем? Как добраться до предателя — он еще не знал. За спиной крики, топот, прогремела под ногами железная лесенка — точно как в цехе, кто-то схватил за рукав: «Стойте! Сцена!» Вася вырвался и с разбегу ворвался в огромное пустое пространство: нет потолка, в глаза свет, а за светом что-то дышит, как спящее чудовище, дышит в теплой темноте. На свету ходят люди, разговаривают. Увидели Васю, обернулись, замолчали. В обычных костюмах люди, как на улице.
Наконец в сознание вошли слова «стойте, сцена», — значит, он стоит перед всеми зрителями, значит, там, в темноте, сидит предатель, высоких чувств набирается.
Сцена — храм, а храм дает убежище. Сюда не может выскочить вахтер, чтобы схватить Васю за рукав, не могли вытолкать его и актеры. Вася это не то что понимал — чувствовал. Он подошел к самому краю, за которым обрыв. Заслонился ладонью, чтобы не слепили софиты.
— Товарищи! Я не из пьесы. Я из жизни. Сейчас пьеса пойдет дальше. Мне нужен один человек из зала. Я не знаю, про что эта пьеса, но, наверное, про благородство. Все пьесы про благородство. А он хочет сделать подлость. Он здесь укрылся среди вас, чтобы не сказать правду, не разоблачить одного подлеца. Ждать я не могу, он нужен сейчас. Петька, выходи! Слышишь, Петька Сысоев, ты сейчас тихо выйдешь и пойдешь со мной. Быстро, чтобы не мешать людям.
Вася стоял над обрывом и вглядывался в лица. Он почти не замечал их в темноте, но вглядывался.
Петя в ужасе вжался в свое кресло.
— Сиди! Не будь дураком, сиди! — Тамара прижала его руку к подлокотнику.
Вася обводил глазами зал. Взгляд его приближался. Петя чувствовал себя как летчик, к которому неумолимо приближается вражеский прожектор. Неумолимо и неминуемо. И наконец страшный взгляд уперся в него. Как загипнотизированный кролик, Петя оторвал от себя руку Тамары, встал и начал пробираться к проходу. Все смотрели на него. Теперь и Вася разглядел сгорбленную фигуру. Он спрыгнул в зал и пошел за Сысоевым.