А уж у самого Рыконда работа кипит: две монографии, доклады в Женеве, в Беркли, в популярных изданиях то и дело интервью. Конечно, некоторые у нас презрительно пожимают плечами: «Не директор, а рекламный агент». Но ведь не может же такой человек врагов не нажить… Да, но хоть Рыконд человек неожиданный, в нашем случае его реакцию предсказать можно: Боровикова — дама эффектная, чем-то даже на Наталью Гончарову похожа, а уж перед директором хвостом вертит — ветер поднимается!
Из института мы с Жанной вышли вместе. Нам почти по пути, но раньше я не придавал этому значения: то чуть задержусь, то раньше выйду — вот и едем врозь. И сегодня она замешкалась одеваясь, но я будто случайно подождал, и мы вышли вместе.
Под руку я Жанну не взял, но мы шли рядом.
— Слушай, Синекдоха, ты когда еще в баскет играла, наверное, фолила зверски?
Почему я это сказал? Ничего другого в голову не пришло? Или подумал, что случай с запиской тоже вроде фола, и теперь нам будут кидать штрафные?
— Что вы, Алексей Кириллович, все Синекдоха да Синекдоха! Какая я Синекдоха?
— Короткохвостая, вот какая. А какой я Алексей Кириллович? Будто старец. Нельзя, что ли, просто Лешей звать?
— И в институте тоже!
— Конечно.
— Ну что вы, нельзя. Вы же с верхним образованием, научный работник, уважать полагается.
— Плевать на уважение.
— Ну да, все услышат, что на «ты», сразу подумают…
— Ну и что? Пусть думают.
— Мне-то что. Вам может быть неприятно.
— Опять «вам». Ты меня просто пугаешь. Я по привычке себя молодым считаю, а оказывается…
— И. о. услышит, шум подымет. Он на субординации помешан.
— Ничего, придется проглотить. Это уж наше дело, как друг друга называть.
«Наше дело» — хорошо звучит!
На автобус стояла длинная очередь. Первый снег под ногами прохожих растаял, но на газонах еще лежал. Пахло морозом. Хорошо!
— Слушай, пойдем пешком.
— Пойдем.
Выговорила наконец «пойдем», а не «пойдемте»! Хотя это еще, конечно, ничего не значит.
Мы шли, сталкивались плечами, иногда толпа нас разъединяла, тогда мы искали друг друга, протискивались между прохожими.
— Дай я тебя за руку возьму, а то все время расталкивают.
Я люблю ходить, по-детски держась за руки. Настроения и чувства передаются мгновенно из пальцев в пальцы — куда там чинному гулянию под руку!
Мы дошли до памятника «Стерегущему» и свернули в парк. Жанна осторожно ступила на незатоптанный снег, оставила четкий след.
— Знаешь, Синекдоха, у эскимосов есть обычай: в знак любви нужно протоптать снег до земли. Там снег толстый, знаешь как трудно! — Я люблю придумывать небылицы, причем сообщаю их всегда с самым серьезным видом.
— Значит, эскимосским донжуанам у нас раздолье, да?
— Точно. У нас надо бы наоборот: из снега домик построить. Бывает, за всю зиму не наберешь. — Я скатал снежок. Влажный снег легко лепился. — А еще у них такое колдовство: слепить снежок в форме сердца, подбросить и попасть стрелой. Действует, как у нас приворотное зелье.
Я подбросил снежок.
— Хорошо, что стрел нет.
— Что ж хорошего? Сейчас бы и приворожил.
Конечно, я шутил. Но мне приятно было шутить на эту тему, так что получалась не совсем и шутка. Я снова взял Жанну за руку. Несколько минут мы шли молча. Аллея повернула, и мы опять оказались на проспекте.
— Слушай, Синекдоха, а давай зайдем в спортивный магазин: может, там стрелы продаются!
Жанна вдруг резко выдернула руку, повернулась и пошла сутулясь, крупными мужскими шагами. Я с трудом догнал.
— Ты что, Синекдоха?
— Смеешься потому что. Все время смеешься. И Синекдохой зовешь.
— Ну что ты. Я не смеюсь. Я правда.
— Кто-нибудь на меня пальцем покажет, и ты вместе с ним посмеешься.
— За кого ты меня принимаешь, Синекдоха?
— Опять Синекдоха!
— Я же любя.
— Любя?
Она притихла и снова дала взять себя за руку. Потом вдруг вырвалась, шепнула «до завтра» и убежала так порывисто, как делают только в кино. Я видел, как она вскочила в уходящий трамвай.
Вечером я сидел один в своей комнате. Я представлял, как по ней ходит Жанна, смотрит мои книги, говорит:
— Фуфло!
Хочет сесть. Я ей говорю: «Осторожно, у этого стула ножка сломана».
— Веники это все.
И я понимаю, что жаргон этот — от беззащитности.
А Жанна все ходит по моей комнате. Я не зажигал света. Мне нравилось представлять, как она расставляет свои вещи. Синекдоха Короткохвостая.