— Доброе утро.
Раньше она говорила «здравствуйте», но сегодня не могла уже выговаривать во множественном числе, а сказать «здравствуй» еще не решалась. После этого полдня мы ни о чем не говорили. Оба усиленно работали. Даже слишком усиленно. А потом я сел за машинку, и тут Жанна решилась:
— Давай я тебе попечатаю.
Коля преувеличенно высоко поднял брови.
— Давай, Синекдоха, попечатай, — ответил я как ни в чем не бывало.
Самое трудное всегда — первый раз. Потом пошло легче:
— Тут у тебя неразборчиво… Латынь потом сам впишешь.
Коля едва дождался, когда Жанна зачем-то вышла:
— Что сей сон значит, старик?
— Все нормально. Мы почти ровесники, а я ее зову на «ты». По-барски выходило. Я ей вчера и сказал.
— Насчет ровесников загибаешь. Ты лет на десять старше.
— По привычке себя молодым считаю.
— И как вы оформили соглашение? На брудершафт пили?
— Почему бы нет?
— Конечно, почему бы? В худшем случае с лестницы свалишься. Со стремянки.
Ну не драться же. Я пожал плечами.
А в конце дня случилось событие. Неожиданно вошел Рыконд. С ним обычно свита ходит, а тут один зашел, постоял посреди комнаты, хмыкнул. Все выжидающе молчали.
— Тут у вас лаборантка есть. Жанна Гетманская. Покажите-ка мне ее.
Жанна бестрепетно вышла вперед.
— Ну, я.
Наш и. о., при первых звуках начальственного голоса выбежавший из кабинета, схватился за голову.
— Жанна! Так не говорят с директором! Что за «ну»?!
— Оставьте, Борис Григорьевич, — отмахнулся Рыконд. — Очень мило даже. Чувствуешь пульс времени. Как это вы писали: «К вопросу о компрессионных сапрофитах»?
— Компроморфных секрефитах, — неумолимо поправила Жанна.
— Значит, мне неправильно передали. Ну да у вас еще лучше, осмысленнее.
— Это я писал, а не она. — Не хотелось мне вылезать с таким признанием, ну а что оставалось? Хочется себя человеком чувствовать, а не трусом.
— Да, да, вы писали, она относила. Как у классика: «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Ишь ты, какой тут у вас мужичок-с-ноготок.
Коля фыркнул.
— Какой есть, — сказала Жанна. — С вами местами не поменяюсь. Хотя, конечно, тоже экономия: костюмы в детском отделе покупать.
Наступило такое молчание, что у меня прямо-таки уши заложило. Сказано было вдвойне точно: мало того, что ростом Рыконд со среднего теперешнего шестиклассника, но еще и курточки он носит совершенно детского покроя.
Рыконд посмотрел так, словно марсианку увидел.
— Ишь ты, весело живете! — с какой-то петушиной интонацией проговорил он, повернулся и вышел.
В последний момент он мне показался похожим на Суворова: такой же маленький, жилистый и вихрастый.
— Ну все, Жанна, ты погибла, — с удовольствием сказал Коля.
Он ничего против Жанны не имел, просто он единственный ничуть не был замешан и потому мог наблюдать всю сцену с максимальным комфортом.
— Жанна, как можно, это же директор! — возопил и. о. Павлова.
— А пусть не издевается. «Мужичок-с-ноготок». По работе пусть что хочет говорит, а в остальном мы равны, хоть бы он трижды академиком был!
Она ушла в комнату, где стоял ее энцефалограф, грохнув за собой дверью так, что из стены кнопки посыпались и Колин любимый портрет Пенфилда упал на пол.
— Что с ней делать? Ну что с ней делать? — в отчаянии повторял наш бедный и. о., бегая из угла в угол. — Ей-то что, она меня подводит и вас. Скажут, вопросы воспитательной работы недостаточно вдумчиво решаются.
— Вы думаете, Рыконду не понравилось? — усомнился Коля.
— Он ушел в бешенстве! Я-то знаю.
— Он женщинам многое прощает.
— Хорошеньким… Что будет! Что будет! — и наш и. о. скрылся в своем кабинете.
Через полчаса вернулась Жанна, села к Галиному столу:
— Ох, все ругаете, ругаете…
И. о. больше не заглядывал. Подозреваю, что он Жанну просто боялся.
Мы не сговаривались, что пойдем вместе домой. Просто, когда подошло время, стали одеваться, почти не глядя друг на друга: я надел куртку, Жанна — пальто, я — берет, Жанна поправила шарф (она упорно ходила без шапки), я взял портфель — и мы вышли одновременно. По лестнице спускались, как будто случайно шли вместе, а на улице я сразу взял ее за руку.
— Ты не боишься, что поссорилась с Рыкондом?
— А чего мне бояться? Я в лаборатории самая свободная. Вы все от него зависите: может на конкурсе не пропустить, защиту испортить, а я кто? Кричать я лучше его умею.
— Тоже правда. Получаешь диплом — теряешь независимость.
— Я за тебя боялась: тебе-то он может подгадить. Я буду все на себя брать, а ты не встревай, ясно?