От веселья, с каким выезжал со двора, в душе Александра и следа не осталось. С иным чувством оглядывался он на Холм, убегавший все дальше; вдруг понимая, что сюда, где было ему и худо, и непокойно, а все ж иногда хорошо, он уже никогда не вернется.
«Ой ли, утрата! Да с чего? Али это не наследная волость?..»
Не велик Холм городок — не более трех сотен домов на круг, да Зубцов, чуть поболе, да Старица с Микулином-городком — все Александровы волости, доставшиеся ему в наследный удел по последнему слову батюшки. Обширные земли оставил Михаил Ярославич второму сыну. Была б его воля — вовсе не стал дробить сильную заединством тверскую землю, более того, всю жизнь такой единой и сильной хотел видеть и Русь от Устюга до Новгорода, от ордынских степей до холодного Белого моря, ан не пришлось исполнить мечты. Как ни противилось сердце, и отчину по побытку разорвал меж сынов. Знал, что на смерть уходил., потому в духовном слове и разделил меж сынами власть над уделами. Дмитрий по старшинству встал над Тверью, Александр — над западным краем, со всеми его городами, Василию отошел город Кашин, взятый Михаилом Ярославичем от Ростова в приданое за жену Анну Дмитриевну, ну а Константину, коли вернется живым из Орды, отписал восточные земли, что истинно клином врезаются в рыхлый бок слабого Дмитровского княжества, которое — была бы волчья охота, давно мог Михаил Ярославич присоюзить к Твери. Однако в том и беда великого князя, что не хищным волком рыскал он по Руси, ради разбойного прибытка и примысла, но парил над ней одиноким Господнем голубем, не кровью, а добром и законом стремясь утвердить свою власть. Неведомо откуда и веру-то черпал в то, что возможно по правде жить на Руси. А ведь верил! Коли б не верил, разве стояла ныне Москва?..
Поди, теперь Дмитров-то подомнет Москва под себя, и Константину, коли вернется он живым из Орды, куда как не просто будет удержать тот клин перед жадными до чужого московичами. Того и гляди, оттяпают!..
«Так и будет… — усмехнулся Александр, подумав про долю младшего брата, но тут же жестко одернул себя: — Чего скалишься, дурень! Чай, то и твой клин, не одного Константина, вместе за тот клин и стоять будем, авось не упустим…»
Поделил землю отец меж сынов, однако настрого наказал: каждую горсть ее, кому бы из братьев та горсть ни принадлежала, беречь как единую.
До малой хрипотцы в голосе, до першения в горле от слез, что мешали порой говорить, помнил почти доподлинно Александр те слова, какие говорил ему и брату Дмитрию отец при прощании. Ровно через месяц третьего августа ровно год пройдет с того дня, как простились они с отцом в устье волжской Нерли. Ах, как день тот похож на нынешний: тот же свет, то же солнце, такое ж тепло и такое ж безоблачье… И отец пред глазами живой…
«С единого живите, сыны, с единого Г С единого и биться сподручней, и чашу поднимать веселей. Боле других пороков бегите гордыни и зависти! От гордыни да зависти на Руси весь раздор и вечное унижение. Коли б в Те поры, как Баты пришел, князья не зачванились, али б знали мы поражение?.. И зависть пусть вас не гложет ни к кому, а тем паче друг к другу. У каждого брата Авеля — брат родной Каин, на иного Бориса и Глеба — свой иной Святополк Окаянный… Не верю, но заклинаю: не дай бог вам поднять руку на брата, из могилы восстану и прокляну!..
Отныне вы мое отечество, сыновья! Будьте сильны моей кровью, станьте верой моей, чтобы не страшно было мне умирать, коли доведется мне умереть. Живите с единого!..
С единого земля стоит. Единой Христовой верой держится. Однако и власть на Руси должна быть едина. Коли вера и власть едины, так и народ един, а коли народ един, вовек не будет над ним иной правды и воли, кроме как Божией!..
Со слезами делю землю меж вами, сыны, не на вражду и на зависть, но на то, чтобы вся земля Русская просияла единством и славой под рукой тверских князей. К тому вас зову. Сам лишь ради того и жил, ради того и нарекся Великим князем Всея Руси. Слышите вы меня, сыновья?!
Сколь обширна, разнолика да разноязыка Орда, ан стоит крепка нам в указ единой ханатской волей. Али мы глупее да бесталанней поганых?.. Доколе мы своих же русских людей за врагов держать будем, дотоле и жить нам в рабском ярме. Слышите вы меня, сыновья?!
Не то беда, что сам иду умирать, но то, что вас оставляю на полпути… О том и рыдаю: осилите ли? дойдете ли?..
Ну, так любите друг друга…»
Александр тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания. Отпущенные в знак печали длинные русые волосы мягкой волной выбились из-под шапки. Александр того не заметил, лишь рукой, точно овода отогнал, откинул пряди с лица на плечи.