Император окружен немногочисленным двором и примерно шестью десятками монахов, жирных, как коты в богатых домах. Потому что «трапезная» постепенно превратилась в дом постоянного пиршества. Его Величество отказался почти от всего, но не от хорошего стола, который обслуживали его шесть поваров. Кроме того, по медицинскому предписанию доктора Матиса, ввиду острых приступов подагры императору было назначено есть много мяса с кровью, даров моря, вымя и яичные желтки, чтобы они выделяли кислоты, необходимые для его пересохших суставов.
Мне предоставили возможность хорошо отдохнуть в просторной, побеленной келье, выходившей в сад с цветами и журчащими по камням фонтанами. На следующий день меня повели к императору, который после смерти своей любимой матушки Хуаны Безумной жил в апартаментах со стенами, обитыми черным шелком, на которых только кое-где красовались шедевры Тициана. Я был одет в мой скромный костюм члена Верховного суда. В передней, где император меня принимал, находился настоятель монастыря падре Ангуло, а также секретарь императора Мартин де Гастелу и лекарь, доктор Корнелиус Матис. Я вошел, следуя за камергером, но никто меня не заметил. Все смотрели туда, куда смотрел император со своей скамейки для молитвы, обложенной подушками. Лицо императора было обращено в противоположный конец комнаты, где мастер-часовщик, некий Хуанело, был занят еженедельной работой — заводил огромные фламандские часы, показывавшие десять минут седьмого. Каждый оборот мастер делал в постоянном ритме, словно опасаясь повредить или рассердить стальные внутренности машины. Слышались только звук завода при вращении рукоятки, журчание арабского фонтана снаружи и шумное дыхание, исходившее из груди императора. Было заметно, что в этом дворце время являлось предметом особого внимания. Наконец мастер-часовщик отвесил поклон и вышел.
Император долго смотрел на меня. Все молчали. Но вот послышался слабый голос, император говорил очень тихо, чтобы не тратить лишних сил:
— Ты знаменитый пешеход… А твой император, видишь, почти не может ходить. Живу как узник; да, узник Даже лишен охоты, которую когда-то любил. Если бы я мог ходить, я бы не стоял без конца на коленях. Но куда можно ходить во дворце? Говорят, ты шел восемь лет… Однажды ты был с нами в Толедо, это правда? Это был та?
Я утвердительно кивнул. Опять воцарилось молчание, и послышалась неприятная одышка, звучавшая грозным контрапунктом металлическому тиканью часов. Вдобавок император перед каждой фразой слегка скрежетал зубами, как бы выравнивая их, — видимо, они шатались и неправильно смыкались.
— Ну вот… Почему ты оплатил экспедицию в Рио-де-ла-Плату? Почему потом настоял на походе в Мексику? Ты что, хотел их исправить? Хотел изменить реальный ход вещей? Уничтожить Рай Магомета…[49]
Я опять молча кивнул. Пауза была долгой.
— Я старался познакомиться со всеми вами, по крайней мере с кем мог, — ведь возвратились очень немногие, да и из тех иные рехнулись или стали преступниками… Ты один из немногих, кто мне непонятен, странствующий рыцарь, ставший конкистадором. Ты крайняя противоположность того безумца, Лопе де Агирре[50], который, как мне говорили, в чаще дубового леса, кажется, взбунтовался против моего сына… Ты не похож и на своего деда Педро де Веру, который так много совершил для Короны. Был он человек очень жестокий и очень успешный: он усмирял гуанчей и мавров — в зависимости от того, куда его посылали. У вас, конкистадоров, чересчур много власти. По натуре вы из рода властителей. Корона должна завоевывать земли и души, но потом должен быть порядок и послушание. Можно ли требовать от льва, чтобы он соблюдал порядок и послушание?
Его голос звучал в комнате скорее благодаря авторитету говорившего, чем реальной силе изношенных императорских легких.
— Не думай, что я не знаю о коварных предательствах, которые, как ты видел, совершались в Индиях. Наши люди злоупотребляли и продолжают злоупотреблять властью, дарованной им Богом, а не мною, ведь я — никто. Чтобы победить индейцев, нужны были конкистадоры. Теперь требуются рехидоры, коррехидоры[51], священники и чиновники, чтобы держать в узде победителей… Последние десять лет моей жизни я трудился ради того, чтобы оставить своему сыну королевство, где спесь великих полководцев была бы обуздана законным порядком…