— Будем надеяться, будем желать, чтобы Солнце, наш отец, не умерло. Однако есть печальные приметы: уже не встречаются мертвые птицы, погибшие из-за того, что в летний полдень осмелились летать под его лучами. Раньше это часто случалось… Большие народы на юге кровью кормят его. Будем надеяться, будем желать, чтобы Солнце, наш отец, не умерло…
Племянница Дулхана носила сорочку из замши. Казалось, то была вторая тонкая кожа, облегавшая ее фигуру. Только девочкам разрешается носить короткое платье, а матроны ходят совершенно голые, и все время слышишь, как шлепают их груди, когда они, ворча и переругиваясь, снуют туда-сюда.
У нас началась пора трехмесячного ритуального празднества перед возвращением на побережье Мальадо. Мужчины неизменно пребывали в сильном возбуждении от священного алкоголя и от дыма, который они вдыхают до потери здравого рассудка и наступления некоего безумия. Говорили, что в таком состоянии они совершают полеты, посещают страну мертвых и даже, как они уверяли, приближаются к владениям таинственного бога. В этом случае, если им удается достаточно приблизиться, они обязаны умолять его о здоровье Солнца, Подателя Жизни на Земле, и сообщать ему, что Солнце все слабеет от малокровия.
Мое положение во время этих обрядов было незавидным — я не участвовал в них, но и не мог слишком отдалиться, как какой-нибудь раб или мерзкий нечестивец, Надо было держаться скромно и незаметно. И я использовал эту пору для своих коммерческих походов.
Когда я возвратился с лакомым грузом грибов и весьма ценимых красных раковин, я застал уже последнюю неделю ритуального веселья.
Я прилег вблизи костра, глядя на пляски и слушая бесконечные сказания поэтов-дикарей.
На третью ночь касик Дулхан встал со своего почетного места и направился ко мне. Я поднялся и поклонился ему до земли, выражая свою дружескую покорность, Он же, указывая на свою племянницу, сказал: — Она твоя. Вероятно, ты все же мужчина. Хотя она из моей семьи, знатная принцесса, она твоя. Я видел твой пристальный взгляд. Она твоя.
Подобно чуркам, эти люди изъясняются и договариваются больше языком взглядов, чем словами, как мы. Я поблагодарил за честь, взволнованный, что мои желания разоблачены. В совместной жизни членов племени все симпатии и намерения молча угадываются, и в недалеком времени всем становятся известны тайные желания всех.
Сквозь сплетения хвороста и вспышки пламени я почувствовал мрачные взгляды воинственных вождей, Я согласился с предложением, хотя это означало настоящий брак и, с моей стороны, измену моей вере. Когда Дулхан сказал, что я все же мужчина, он практически обязывал меня стать членом племени, Бессильные мужчины — их называют крысами — здесь как бы плебеи, не по происхождению, а по равнодушию к жизненным радостям, пассивности, Бывает, что военные вожди и даже колдуны опускаются до категории крыс. Как правило, соплеменники предпочитают их убивать, коллективно побивая камнями, чтобы избавить от морального унижения.
На языке племени ее звали Девочка-Облако. Я окрестил ее Амария, и ей это понравилось. Поскольку из-за скудной охоты племя подвигалось все ближе к берегу, мы поставили свой вигвам подальше от всех, в очень красивом месте на скале над морем.
Согласно законам племени я не должен был появляться на людях или, по крайней мере, мне полагалось проходить мимо родни девушки опустив голову, пока не обнаружатся несомненные признаки оплодотворения. Во всяком случае, не следовало приближаться к ним ближе чем на расстояние выстрела из аркебуза.
Все, что я ловил или находил в воде: съедобные водоросли, ракушки-сердцевидки, мидии, — Амария должна была относить в дом касика (отца у нее не было, он, воин, погиб в бою с племенем кевене), и оттуда она приносила еду на один-два дня, иногда то же самое, что относила утром.
После долгой ночи любви я видел, как она ходит голая по берегу. Возвращалась после полудня со своей добычей. Этот ее образ — на берегу моря, — наверно, одна из самых сладостных картин моей долгой жизни, запомнившихся мне, Я же в это время спал, изнеможенный, под меховым одеялом до позднего утра.
Мы, христиане, обычно наваливаемся на тело женщины, одержимые желанием, этим бешеным псом. Мы насилуем или крадем. Но всегда нападаем на женщину с грубостью Адама (вот откуда оно пошло) ночью, в темноте, греша. Если не говорить о шлюхах, наши женщины чувствуют себя грешницами даже после совершения таинства брака.
Амария встретила мое нападение с нежностью. Все было у нас по-другому. Для индейцев нет в теле ничего грешного. Они не прячут детородные органы. Они их ласкают и говорят им шепотом нежные слова. Их дикарский ум не способен вообразить существование греха. Им ведома наука высшего наслаждения и упоения телом. Их больше интересует удовольствие, чем произведение потомства.