Однажды на рассвете меня пробудили от сна рычанье и возня дерущейся своры шакалов. Это Дорантес и Кастильо катались по земле в яростной схватке. Они наносили друг другу удары, кусались, извивались. Мои повелительные крики были напрасны, обоих подстрекали фурии. Вместе с Эстебанико мы попытались их разнять. Но Кастильо так жестоко ударил негра кулаком в лицо, что расшиб ему губу до крови. Я решил действовать, как с бешеными собаками — схватил ремень из оленьей кожи и стал душить капитана Дорантеса, пока он не затих и не выпустил из рук своего противника. На меня он не посмел напасть, и взгляд его стал проясняться.
Я заставил их — всех троих — встать на ноги и стоять смирно. Сказал, что составлю протокол и что они как воины Кастилии должны помнить о дисциплине, обязанностях и наказаниях, им грозящих. Все трое были окровавлены и смотрели на меня молча. Оно выглядело довольно комично тогда, на рассвете, — мое куцее голое войско, выслушивающее выговор и призыв к дисциплине.
На одно мгновение мы очутились в наших краях, в Андалусии.
В Индиях мы ничего не открыли. Открыли мы там лишь Испанию. Нашу больную Испанию, вдруг возникшую, как подземная река, в драке Дорантеса и Кастильо. Империю, которая под видом истинного Бога несла коварное божество, во имя жизни сеявшее смерть. В самых отдаленных краях наша подлость повторяется как укоренившаяся привычка.
Эти новые земли и скалы, окутанные пылью пустынь, — без сомнения, некое зеркало, зеркало Испании. Зеркало вроде моего, которое каждое утро мучает меня, показывая мне мою смерть, как те металлические часы, что отмеряли нескончаемую агонию Карла V. Мы посмотрели в зеркало пустыни и обнаружили чудовище, повторяющееся как тысячеголовая Гидра: Кастильо и Дорантесы — это те же Альмагро, коррехидоры, Нарваэсы и Сото.
Под изображениями орла и льва Кастилии, красующимися на штандартах и гербах, беснуется стая вонючих гиен, пожирателей падали, сеятелей смерти. Они несут образ Христа, отчеканенный на рукояти их окровавленных кинжалов.
Мне надо было срочно что-то предпринять, я боялся, что Кастильо и Дорантес, распаленные алчностью, могут меня убить во сне. Тогда я придумал, что нам необходимо образовать две группы и в течение двух недель искать мифический Тотонтеак по двум направлениям. Я отправился с Кастильо, а Дорантес пошел на запад с Эстебанико.
Плебей Кастильо, ворча, последовал за мной. С нами были несколько индейцев-проводников, считавших нас чуть ли не богами.
Кастильо, сын земледельца из Трухильо, даже не идальго, все вспоминал стадо свиней, принадлежащее их семье, крик ослов вечером, когда они приходят с грузом оливок к каменному водопою в Трухильо. Я заставлял его говорить. Он рассказывал о голодном детстве и о плетке жестокого отчима.
Тогда я понял его лихорадку, его глаза, горящие алчностью в ночном мраке, его тупую ярость.
Случилось так, что она, эта пустынная Америка, оказалась единственным местом, где такие типы, как Кастильо, почувствовали себя свободными или просто почувствовали себя людьми. Здесь они избавляются от векового ига сословных преград. У каждого проявляется его характер и сила (или слабость и трусость). Создается новый порядок Сильные преуспевают и идут вверх, слабые исчезают. Людям благопристойным и осторожным лучше отсюда убраться.
Страшный новый порядок. Без Бога, без морали. Новый порядок господ убийц.
— Я никогда не вернусь в Испанию, — сказал мне Кастильо. — Даже мертвым!..
Случайное событие порой вызывает самые серьезные последствия. Случилось так, что мы снова воссоединились, узнав, что Дорантес и Эстебанико пришли «на территорию, которая охраняет Марату», золотой город. Они были в восторге. Опьянены иллюзией. Дорантес искал подтверждения у Эстебанико, и весельчак негр украшал деталями заблуждение Дорантеса.
Нам довелось однажды войти в индейский поселок у подножья горной гряды с высокими вершинами, простирающейся на юг. Нас радушно приняли и упросили меня полечить одного воина, сына касика, который охраняет подъем на гору в «верхнее селение». Молодой вождь был близок к смерти, и его снесли вниз с верхних бастионов, где он командовал.
Он был бледен, угроза смерти сделала его беззащитнее, слабее ребенка. В груди у него застрял наконечник стрелы, видимо близко к сердцу.
Я счел бесполезным применять целебные камни и даже наложение рук с произнесением молитв. Я решил призвать на помощь Дорантеса. Приготовил хороший нож, прокалил его в огне благородной древесины. Мы привязали воина к койке и дали ему выпить побольше вина из тутовых ягод, чтобы он потерял сознание.