— Потому что старых придворных кто-то убил. И мне бы очень хотелось узнать, кто именно.
— И вы считаете, что это, может быть, был именно я.
Я повернулась к нему лицом. Он всё ещё занимал небрежную позу, но выражение его лица будто бы отражало яркое, просто ощутимое внимание.
— Я этого не говорила.
— Да, но ведь вы имели это в виду? Фрея, Фрея… Я вырос при дворе — и отлично разбираюсь в людях. А у вас тонкости куда меньше, чем у кого-либо, кого я только встречал в своей жизни…
— И что же случилось, что вы избавились от обращения Ваше Величество?
— Мне кажется, я имею право обращаться по имени, если вы обвиняете меня в убийстве.
Теперь что-то переменилось в его выражении лица, он казался не таким уж спокойным, и нечто неведомое вырывалось на свободу. Я ощутила укол вины.
— Я не обвиняла вас в убийстве, мне просто надо знать, что случилось.
Он приблизился ко мне.
— Вы меня совершенно не знаете — разумеется, нет. Почти все, кого я знал, умерли на том банкете… Мои друзья, мой отец. Вы вправду считаете, что я мог пожелать убить их?
— Их мог убить кто угодно, а король на банкете был очень зол на вас.
— Мой отец был зол на меня, кажется, как минимум половину моей собственной жизни. Он ненавидел меня уже за то, что я существую. Вот только это не повод убивать всех, кого я только знал.
— Я знаю, — вдруг вспомнилось, как он выглядел на следующее утро после банкета, когда я столкнулась с ним на лестнице. Такой сломленный… Вот только человек всё равно может быть виновным в убийстве — разве после этого он не стал бы мучить себя, съедать изнутри? Если он думал, что так следует поступить… — Но почему он на вас злился?
— Понятия не имею. Мой отец — слишком важная особа, чтобы рассказывать о том, что именно его не устраивает. Вам просто следует это понять. Мне повезло, что он менял своё мнение очень легко и быстро.
Никогда не думала об этом прежде… Я ведь знала, что король ругался с Фицроем едва ли не каждую неделю, но только это лишь придворные интриги, что никогда не приводили к человеческим смертям. Сейчас на Фицроя смотреть было как-то странно и неудобно — видеть в нём живого человека, а не важную фигуру при дворе.
— Но что же вы видели на банкете?
Он вздохнул, а после опёрся рукой о стол. Казалось, это его движение было последней каплей, разбившей рыцарскую броню. И когда он вновь заговорил, его голос звучал ниже и куда грубее.
— Я был там — хотя и не ел. Старался не расстроить своего отца, ведь он хотел сделать всё идеально — и уж точно не готовил ничего плохого для меня лично. И еды мне, впрочем, тоже не подавал.
— Прежде ваш отец толкнул вас на помост, чтобы вас поглотил огонь, стоит отметить.
— Да, он это сделал. Вот только я выжил, вновь сел и просто наблюдал за тем, как продолжалось празднество.
— И никаких тортов?
— О, торты… Он словно весь был сделан из золота — на меня отец это тратить не собирался. Так что все вокруг меня ели свои кусочки, а я получил обыкновенную губку, просто… Вот и всё. Это, конечно же, все комментировали, так что мне пришлось рассказать несколько глупых шуток, заявить, что на материке губка — это настоящий приз, который не способен получить кто-либо другой.
— И вы были расстроены? — в этом грустном, тихом Фицрое было что-то такое, что заставило меня подойти ближе. Он казался таким убедительным, почти притягивающим — словно обычный человек, вброшенный в этот мир придворных. Такой же… Такой же, как и я.
— Был ли я расстроен? Пожалуй, совсем немного, ведь я привык к чему-то подобному. Свершения Его Величества — смысл моей жизни, как и обычно. И оказалось, что мне повезло… Рядом со мной сидел Джеральд, шутил, смеялся — потом закашлялся, словно не мог дышать больше… Я спросил его, всё ли в порядке, а он отвернулся — и его вырвало. И прежде чем я отреагировал на это, все остальные вокруг меня внезапно попадали со стульев, побледнели…
— Все до единого?
— Нет, — отозвался он чуточку тише. — Это случилось не сразу… Вот что самое страшное. Многие люди рухнули на землю почти мгновенно, но многие всё ещё держались. Всех охватила паника, они толкались, пытаясь убежать из зала, как будто их спас бы свежий воздух…
Я закрыла глаза, чувствуя, как колотится сердце. Я могла представить себе эту толчею… Я не хотела, я пыталась спрятаться от мыслей, но те вспышками разрывались перед моими глазами — все те лица, которые я видела много лет, золото на полу и бесконечная паника.
— Мне так жаль…
Фицрой вздохнул.
— Люди ничего не понимали… У них кружилась голова, они чувствовали себя плохо — и они принимали это за яд, внезапно запаниковали… Но, может быть, это паника убила некоторых из них? Мы ведь сейчас ничего не знаем…