Я могу сделать это. Могу. Я просто произнесу собственную речь — и всё закончится.
Слова застряли в моём горле. Я знала их — помнила! — но они никак не хотели срываться с языка. Сотня человек смотрела на меня, ожидая, как я наконец-то проиграю, и чем бол- Добрый деньВсегда ли мой язык был столь огромен? Да и комната, кажется, раньше не кружилась так сильно…
Я могла сделать это. Могла. Просто следует заговорить — и всё закончится. Просто заговорить.
— Я рада приветствовать всех вас с прибытием в столицу — пусть меня и огорчает, что нас заставили встретиться столь трагические обстоятельства, — верно ли это7 Слова казались такими жестокими, такими неестественными, но я продолжала их произносить… Всё в порядке, я не ошиблась, нет…
— Мы все потеряли стольких друзей из-за случившегося — и сегодня особенно ярко ощущаем их отсутствие. Но я знаю, что мы будем сильны, сможем собраться вместе, и горе нас только сплотит. Это честь для нас — помнить о том, что они были с нами и беречь воспоминания о них. Но теперь мы должны вести Эприа вперёд — и сделаем это! — слова рвались с моих губ, то быстро, то медленно, и мой отец бурил меня взглядом, даже не порываясь отвернуться. Постепенно возвращался ритм, и я будто бы забыла, что именно говорила, где находилась… Я только произносила знакомые речи и позволяла словам срываться со своих губ.
И тогда дворяне зааплодировали, а я отшатнулась, вернулась в своё тело, чувствуя, как сильно дрожать ноги.
Я сделала это. Да, я закончила эту проклятую произошло, не знаю, что сказала, но ведь папа мне улыбался, и Холт шагнул вперёд… Да, я правда сделала это.
Я чувствовала гордость — за то, что это был мой успех, — но мне казалось, что прошло целых два часа энергии на речь, длившуюся от силы три минуты… И мне нужно было выремя — мне нужно было присесть и хоть немного успокоиться. Восстановить силы.
Но вед мы всё ещё не закончили. Сначала мне следует встретить каждого из гостей, пуститься в нескончаемый пляс поклонов и реверансов.
— Это сэр Леонард, Ваше Величество, и его жена Изабелла, 0 представил Холт первую пару. — Они прибыли в столицу из вересковых пустошей на востоке нашей страны.
— О, мы были так убиты горем, когда услышали о случившемся на празднестве! — опускаясь в реверансе, воскликнула леди Изабелла. — Столько хороших людей — пожалуй, это просто кошмарно, находиться здесь и вспоминать, каковы они были, когда мы больше никогда их не увидим… А уж как вам было страшно наблюдать за этим…
— Меня там не было, — промолвила я. — И я не видела ничего.
— О, благодарите Забытых за подобное милосердие, как и мы делаем!
— Я помню вашу мать, Ваше Величество! — промолвила леди Изабелла. — Она освещала своим внутренним солнцем каждую комнату, в которой только находилась, и я была так огорчена, когда узнала о том, что она умерла…
— Спасибо вам, — тихо промолвила я. — Это очень приятно с вашей стороны — помнить мою матушку.
— Ваше Величество, — промолвил сэр Леонард, — когда закончатся похороны, надеюсь, у нас будет время обсудить вопрос налогообложения болот. Там небогатые люди, и я уверен, что вы знаете, насколько тяжёлым и ненужным бременем для них являются высокие налоги короля Йоргена.
— Я с радостью обсужу с вами эти вопросы, — спокойно ответил Холт. — Или, может быть, следует обсудить их с казначеем, отцом Её Величества? Разумеется, только после похорон.
— Я способна обсудить это с вами, — слова сорвались с моего языка прежде, чем меня успели остановить. — Если люди страдают, я должна знать об этом.
Холт посмотрел на меня, и я запнулась.
— Разумеется, мой отец окажет посильную помощь. Но если вы желаете обсудить… — я потеряла свои мысли так же внезапно, как и схватилась за них, но Леонард теперь иначе смотрел на меня, будто бы оценивая.
— О, разумеется, — промолвил он.
Подходило всё больше и больше людей, и каждого я старалась должно поприветствовать. Но я чувствовала себя такой оторванной от всего этого — будто бы действительно не существовало вещи, способной меня к этому миру привязать. Когда я натягивала на губы широкую улыбку, старалась быть дружелюбной и приветливой, казалось, я словно поддразнивала весь мир, слишком радостная для того, чтобы хоронить всех придворных прошлого. А когда я пыталась быть мрачной, то была слишком тиха, холодна и неприветлива — и ничем не примечательная. А когда сквозь всё это прорывались настоящие мысли — только на мгновение я ощущала прилив облегчения, прежде чем осознавала, что всё это не по-королевски, а потом и отталкивала все эти мысли прочь.