— Ты — настоящий сын.
Он рассмеялся.
— Я ведь уже говорил тебе, Фрея, что всегда должен был делать что-то, чтобы люди пытались меня принять. Я ведь угроза. А если б у моего отца был настоящий сын, я б стал угрозой и для него. А если б его не было, я был бы угрозой для всех остальных… Будь я слишком серьёзен, я бы превратился в сплошное разочарование. Легкомысленен — не доказал бы им, что имею честь быть его сыном. А ещё у меня никогда не могло быть своего мнения, если оно не соответствовало с его собственным, и я должен был отбрасывать его каждый раз, как он требует. Каждую секунду своей жизни я пытался соответствовать — а ведь даже не знаю, кто я. И в итоге, это всё так бессмысленно…
Я не знала, как ему помочь — хотела, но не могла.
— А твоя мать? — спросила я.
— Понятия не имею. Её словно и вовсе не было в моей жизни, и мой отец… Просто хотел её забыть.
— А что с нею случилось?
Он только быстро пожал плечами.
— Она ушла — это всё, что кто-либо мог мне сказать. Я, конечно, узнал о ней совсем немного, когда сам искал, но… — он вздохнул. — После всего этого я его любил. Всё ещё мечтал о его одобрении. А теперь он мёртв, как и все остальные, и теперь уже…
Он покачал головой.
— Он спрашивал меня раньше, хотел ли бы я когда-нибудь стать королём. А я не знаю, хотел ли на самом деле править. Но будь я королём, может быть, тогда он наконец-то одобрил бы меня? Да, да, я хотел. Иногда это было моей единственной целью. Но я не боролся за власть, у меня не получалось сражаться… Просто это значило что-то раньше… А теперь и этого не осталось.
— Мне так жаль… — этот импульс казался слишком сильным, чтобы я могла воспротивиться. Я протянула руку, касаясь его ладони. Он смотрел на мои пальцы — как и я, — и я чувствовала жар его тела.
А после Фицрой отступил, потянувшись за следующей кислотой, и моя рука безвольно упала.
— Ну, а что ж ты? Готова к завтрашнему дню?
Я закрыла глаза.
— Я к завтрашнему дню вообще никогда не буду готова, — мне тоже следовало быть честной, но казалось так сложно оставаться правдивой — учитывая то, насколько эгоистичным мне всё это казалось. — Я чувствую себя будто какой-то воровкой… Они будут смотреть меня и ненавидеть за то, что я тут, когда все те, о ком они заботились, давно уже отошли в мир иной.
— Нет, не будут, — покачал головой Фицрой. — Только не завтра. Завтра все их мысли будут сконцентрированы на них самих и их огромном горе, так что они не станут ненавидеть тебя за это.
— Но ведь я буду там! Прямо у них на глаза, королева, что занимает чужое место, когда не может… — я взглянула на него, чувствуя свой испуг. Я не сказала, конечно, что я не настоящая королева — не произнесла этого вслух. Но Фицрой лишь покачал головой.
— Если люди не будут тебя знать, они завтра тебя даже не заметят. Уж поверь. И если даже заметят — сил на ненависть у них не останется, а никто по-настоящему присматриваться не будет.
— Люди всегда присматриваются.
— Да, обычно они это делают — но сегодня совсем не тот день. И завтра тоже.
— Я всегда думала… — я запнулась, пытаясь собраться с мыслями. — Мне казалось, что тебе было бы всё это очень легко и просто. Мне всегда казалось, что ты…
— А мне казалось, что это должно быть легко для тебя. Никто на самом деле не думает о том, что происходит с человеком.
— Я думаю, — возразила я яростнее, чем хотела. — И мой отец… Люди, которые помнят мою мать, то, какой она была прекрасной. Я чувствовала их взгляды на себе всё это время, и мне не хотелось быть частью этого! Мне просто хотелось запереться здесь и остаться наедине с наукой…
— Но ты ведь заставила себя попробовать?
— Нет, это скорее мой отец заставил меня, — выдохнула наконец-то я. — На самом деле я хотела сбежать и учиться, стать учёным… Совершать далеко-далеко открытия. Но теперь всё это невозможно.
— Ты могла бы… — тихо промолвил он.
— Нет, не могла. Ведь теперь я должна быть королевой, и если я не удержу за собой трон…
— Ты могла бы! — настойчиво повторил он. — Если б ты убежала далеко-далеко, за моря, если бы сменила своё имя и никогда больше не упоминала о своей жизни — о прошлой жизни. Они сделали бы королевой Мадлен Вольф, и до той поры, пока бы ты не появилась вновь на арене, они бы просто позабыли о тебе…. Особенно те, что, вероятно, не могли не найти тебя. Ты просто могла бы уехать.