Один из приглашённых встал. Он сжимал в руках свой золотой кубок, кивнул моему столу, слегка улыбнулся.
- Тост! – промолвил он, и голос его звоном разнёсся по залу. – За нашу законную королеву, что защитит нас от всех несчастий! – он высоко вскинул кубок и сделал большой глоток – все в зале последовали её примеру
Я замерла. Слова звучали почтительно, но в них таилось что-то зловещее – намёк на то, что я не законная королева. Он будто бы отметил, что есть кто-то, кто заслужил право на этот трон больше, чем я.
Я должна была что-то сделать. Что-то сказать, отреагировать как-нибудь и поставить его на место, взять ситуацию под свой контроль – но в моей голове было так пусто! Я не могла сейчас ошибиться – но что же делать? Нельзя принять намёк на угрозу… Надо ответить и воспользоваться самыми красивыми словами, самой красивой улыбкой… Но ведь во мне ничего этого не было!
Рядом со мной отец и Холт подняли кубки. И мне тоже следовало – или просто кивнуть, или сделать хоть что-нибудь… но моё сердце колотилось всё быстрее, руки дрожали, и я едва-едва могла двигаться, а уж о дыхании не было и речи…
Звон стекла. Я подскочила на месте – и все уставились на Фицроя, что улыбался, глядя на разбитый кувшин, точнее, его осколки у своих ног. Красным пятном на полу растеклось вино.
- Простите меня, Ваше Величество, - протянул он, вот только в его тоне не было ни единой капельки извинения, даже намёка на что-нибудь подобное. – Моя рука соскользнула, вот и получилось… Кажется, этой ночью я буду выступать вместо шута, вот и всё…
Я заставила себя кивнуть ему.
Он был совсем не тем парнем, с которым я разговаривала в подземельях, вновь вернулся в свою прежнюю шкуру, но дыхание вернулось ко мне, а мир прояснился.
- О, типичный Фицрой, - хохотнул мужчина рядом с ним, и голос его разлился мёдом по всему залу. – Такой невнимательный в самый ответственный момент.
Все рассмеялись, и разговор потёк живее и веселее.
Я попыталась поймать взгляд Фицроя, но он вновь не смотрел на меня.
Четырнадцать
Я наконец-то улеглась на кровать, и Дэгни выгнулась рядом со мной. В комнате было совсем темно, но мне казалось, что я всё ещё вижу узоры на балдахине, вышитые красные птицы, пантеры, что гоняются за ними, сверкающие звезды…
На рассвете будут проходить похороны. Похороны… Я повернулась на бок – да, я только на одних похоронах прежде бывала, и о тех мне хотелось вспоминать меньше всего на свете.
Они все повторяли, что моя мама умерла, и эти слова кружились в голове – они так жалели, так жалели… А я тогда им не верила. Потом наступили похороны – мой единственный шанс проститься с нею. Вокруг нас собралась толпа, и мне было так интересно, что там происходит, а ещё я ненавидела, что они воровали у меня секундочки – ведь никто из них не имел права находиться рядом с нею, только я одна. А потом я вдруг осознала, что моя мама пропала, она больше никогда не вернётся, никогда… Я не помнила, что было дальше – мне рассказывали люди. Я кричала, не дала священнику подойти к телу, отпиралась руками и ногами…
А завтра я должна разделить народное горе и сделать вид, что оно моё. Никого из тех, кого я любила, завтра вспоминать не будут. Я ничего не потеряла. И всё равно должна стоять перед ними такая, будто бы моя печаль имеет самое большое значение.
Я этого не вынесу. Я пошатнулась, встала с кровати – нужно отвлечься, нужно сделать что-то, отправиться в лабораторию. Там я наконец-то погружусь с головой в работу, займусь своими ядами – и никто больше не посмеет никого отравить.
Но когда я добралась до темницы, дверь в мою лабораторию была приоткрыта. Я её слегка толкнула, позволяя петлям заскрипеть.
Внутри сидел Фицрой, скользя взглядом по моим заметкам. Его светлые волосы были всколочены, глаза – мутными, и он вскинул голову, услышав мои шаги, и коротко кивнул. Вновь пропал тот харизматичный дворянин, которого я знала, оставив что-то новое, мягкое… Мне хотелось вырвать свои бумаги из его рук, защитить от него свои мысли… А ещё положить руку ему на плечо и немного успокоить.
- Фицрой? Что ты делаешь?
- Не мог уснуть, - промолвил он.
- И потому пришёл сюда? – я прикрыла дверь. Глухой звук эхом разнёсся по комнате.
- Не знаю… Очевидно, да. Надеялся, что ты здесь окажешься.
- Я? – я медленно подошла поближе, чувствуя, как колотилось сердце.
- Ну, не знаю… Ничего, что на ты? – усмехнулся он. – Мне просто надо было чем-то заняться, и… и мы были честны друг с другом в последний раз. Я так устал от этой притворной вежливости, и мне надо было что-то… Я думал – может быть, ты работаешь, а я мог бы немного помочь…
Он казался таким потерянным. Уильям Фицрой посреди моей лаборатории, бессвязно оправдывающий себя – мне следовало разозлиться, вот только сколько б я не призывала свою злобу, она так и не приходила. Я ведь могла его прогнать, а сама…
- Ну что ж, - промолвила я, - ты и вправду можешь помочь. Только дай мне добраться до материалов.
Моим следующим тестом было растворение мышьяка в воде. Я совершенно не надеялась на то, что это будет хоть немного заметным, но должна ж я была изучить все возможности, не позволив воле случая дать мне упустить хоть что-то.
Я уже подготовила две пробирки с водой, а Фицрой всё ещё листал мои заметки.
- Это очень… Любопытно.
- Должно быть, да, иначе какой в этом смысл?
Фицрой коротко кивнул.
Я поставила пробирки в центре стола, подальше от Фицроя, потом взяла кусочек чистого мышьяка, не давая себе взглянуть на Уильяма – он казался слишком напряжённым, и воздух между нами словно потрескивал. Опустила мышьяк в воду – но ничего. Я немного взболтала, словно это могло быть катализатором реакции, но вода даже не зашипела.
Порошок тоже не отреагировал. Как я и ожидала, он растворился в воде, но не открыл своего присутствия ни единым намёком.
Я записала на листе результат своего исследования, а Фицрой всё смотрел на жидкость. Раз – ну, ладно, два, - я всё же на него взглянула. Слишком много в лаборатории он занимал… Слишком много и тихо.
Ему казалось, что я его ненавидела, и я не могла оставить это таким. Он прежде мне не нравился, но я ведь с ним даже не разговаривала. А сейчас… Сейчас я просто не знала, что о нём думать – и не знала, что надо делать, когда он находился так близко.
- Это не так, как ты говоришь, - я посмотрела на мышьяк, и казалось, будто бы говорила с ядом, а не с Фицроем.
- Что? – я чувствовала на себе его взгляд, но не обернулась.
- Ну, раньше… Ты говорил, будто я тебя ненавижу – но это не так. Я просто не знала, - я посмотрела на свои заметки, пытаясь подобрать нужные слова. – Теперь надо проверить реакцию на кислоту. Если хочешь помочь – отыщи в этих ящиках бумагу. Такую розово-фиолетовую.
Я не видела его реакцию, но слышала, как он приблизился к ящикам, открыл их, пытался что-то найти. Я примерно помнила, где что лежало, но не могла сосредоточиться настолько хорошо и настолько ясно думать. Я и заметки-то едва делала.
- Мне очень жаль, - промолвил он, и я подскочила на месте. – Никто не верит мне – ты тоже, - но мне очень жаль.
Он всё ещё решительно рыскал в ящиках, и я понятия не имела, что он имел в виду.
- Жаль относительно чего? – спросила я.
- Относительно той первой ночи. Твоей коронации. Я сказал, что тебе здесь не место. Я был расстроен – папа, и все… А ты там, стояла на его помосте, вся такая неподобающая и непохожая на них, мне просто хотелось вытащить тебя оттуда. Вернуть всё как прежде. Но это совершенно не твоя ошибка. Только моя.
Я не знала, что мне надо ответить.
- Фицрой…
- Каждый называет меня вот так, каждый так знает, - он полез в следующий ящик. – Фицрой, сын короля. Они только для меня придумали это имя – чтобы все знали, что я другой! А ты хоть знаешь, как меня на самом деле зовут?
- Уильям, -прошептала я. – Уильям Фицрой, - я вновь посмотрела на свои записи. – Я просто не думала… И если ты хочешь, чтобы я называла тебя Уильямом, то… я просто не знала…