И Режи Дебрэ, и Че Гевара бывали на революционной Кубе, которая в 68-м стала центром притяжения для радикалов. Важным преимуществом этой коммунистической страны было то, что она не ассоциировалась с советской ортодоксией, по крайней мере, на первый взгляд. В 1966 году, принимая конференцию Организации солидарности народов Азии, Африки и Латинской Америки, Куба заявила о стремлении объединить прогрессивные движения планеты. Пример Алжира, однако, показывает, что взаимоотношения между радикалами западных стран и «третьим миром» складывались не просто. События 1968 года во Франции были напрямую связаны с алжирской войной 1954–1962 годов, хотя восставшие студенты, в отличие от рабочих или голлистских министров, вряд ли помнили о ее сражениях. После обретения Алжиром независимости итальянский режиссер Джилло Понтекорво при поддержке алжирского правительства снял фильм «Битва за Алжир», вышедший в прокат в 1966 году. Это был международный проект, в котором участвовали не только алжирские и французские актеры, но и пестрая публика со стороны. Например, одного из легионеров сыграл бродячий английский джазовый музыкант, случайно подвернувшийся съемочной группе. Фильм долгие годы был запрещен во Франции, но это не помешало ему оказать сильное влияние на британских и американских радикалов.
Многие активисты — так называемые «красноногие» (pieds-rouges) — поехали в Алжир после того, как он получил независимость в 1962 году. Именно в алжирском молодежном лагере Тьенно Грумбах впервые встретил некоторых из тех маоистов и троцкистов, с которыми он взаимодействовал во Франции в 1968 году. Позже Алжир стал убежищем для беглецов из США — таких, как Элдридж Кливер, активист «Черных пантер», или Тимоти Лири, пропагандист ЛСД, сбежавший из калифорнийской тюрьмы с помощью «Синоптиков». Однако к тому времени многие европейские левые были разочарованы авторитарными чертами нового государства. Переворот, осуществленный Хуари Бумедьеном в 1965 году, заставил многих «красноногих» покинуть Алжир81.
Учитывая все вышесказанное, 68-й, по крайней мере в его западноевропейской и североамериканской версии, не обязательно трактовать как часть «транснациональной» или «глобальной» истории. Контакты между разными странами — особенно между демократическими государствами Запада и остальным миром — были, скорее, кажущимися, а не реальными. Более того, в 1968 году они пошли на убыль. «Тропа хиппи», простиравшаяся через всю Азию, вела обкуренных западных подростков по единственному и вполне четкому маршруту: от популярного среди битников стамбульского ресторана Pudding Shop до пляжей Гоа. Китайская «культурная революция», казавшаяся некоторым на Западе столь привлекательной, усложнила поездки в страну. Но даже если кому-то и удавалось попасть в Китай, понять, что там происходит, было очень сложно.
В своих поездках по миру левые активисты почти не взаимодействовали с местным населением, не слишком отличаясь от обычных туристов. Тарик Али, который в свободное от революционной деятельности время писал путевые очерки для модного лондонского журнала, любил использовать выражения типа «Прага — город на все времена года». Между тем как раз Прага ярко демонстрировала ограниченность международных обменов в 68-м. Да, Пражская весна совпала с пиком протестных настроений на Западе, а многие западные студенты сочувствовали своим пражским сверстникам. Однако внешнее сходство между происходящим там и здесь следует считать обманчивым. Делая остановку в Праге по пути в Северный Вьетнам, Том Хайден завязал короткий роман с чешской девушкой. Общая атмосфера Чехословакии напомнила ему Беркли, но политическая «начинка» была совсем иной. В частности, Хайден обнаружил, что его возлюбленная, как и многие чешские интеллектуалы, считала, что правящий режим генерирует только ложь. Следовательно, заключала она, американское вторжение в коммунистический Вьетнам может оказаться не таким уж и плохим делом82.
Чех Ян Каван был одним из тех студенческих лидеров, кто вместе с Тариком Али, Даниэлем Кон-Бендитом и Карлом-Дитрихом Вольфом участвовал в телевизионной программе BBC, посвященной волнениям 1968 года. При этом та относительная легкость, с которой он смог обратиться к западной аудитории и покинуть страну после вторжения советских танков, объяснялась исключительно тем, что юноша родился в Лондоне, а его мать была англичанкой. Один из биографов Вацлава Гавела, самого известного чешского «человека 68-го», описывал, как тот 13 мая 1968 года оказался в Париже по пути в Нью-Йорк. У него была назначена встреча с эмигрантом Павелом Тигридом в парижском аэропорту. У Гавела не было французской визы, но в тот день персонал аэропорта и сотрудники таможни присоединились к всеобщей забастовке, так что он без проблем проник в страну: