В начале 1960-х армейскому начальству редко приходилось сталкиваться с сопротивлением, но в 1970-е ситуация изменилась. Во Франции в некоторых подразделениях появились солдатские комитеты. Одновременно составлялись петиции, в которых опротестовывались условия призыва. Андрэ Кривин, лидер протестов 1968-го, во время прохождения армейской службы смог принять участие в выборах 1969 года. Тем не менее политическая агитация в рядах призывников никогда не составляла большой проблемы для французских вооруженных сил. Представители среднего класса, которые относительно поздно шли служить в армию, предварительно позанимавшись политической деятельностью в университете, в основном видели в своей армейской жизни причину быть настороже, а не повод для развертывания политической работы. Дело в том, что в казармах они встречали сослуживцев, которые были помоложе и попроще. Как говорил парижанин о своих армейских товарищах, «для большинства из них мая 68-го как будто бы и не было»35. Кроме того, они сталкивались и с профессиональными солдатами, которые были старше и относились к призывникам с пренебрежением и насмешкой. Жан-Даниэль Бенар был отправлен в спецподразделение, где старшие по званию обещали научить его делать «настоящий коктейль Молотова»36. После 1968 года, однако, представителей среднего класса в армии стало гораздо меньше. В частности, во Франции власти негласно добивались того, чтобы студенты-радикалы «проваливались» на призывной медкомиссии. Что еще важнее, европейские государства, которые прежде почти не воспринимали политические возражения против армейского призыва, после 1968 года начали принимать отказы по соображениям совести или же предлагать альтернативные виды службы для тех, кто не хотел носить оружие.
«Молодежная культура»
На протяжении первых двух послевоенных десятилетий слово «молодежь» ассоциировалось, скорее, с послушанием, чем с бунтарством. Особенно усердно воспитанием молодежи занималась католическая церковь. Иногда, в частности в Италии, члены молодежных католических организаций уходили к левым, но изначальной целью религиозных структур было все же продвижение ценностей чистого конформизма.
Если бы у западного политика в начале 1960-х спросили, какое слово у него ассоциируется с молодежью, то он, вероятнее всего, назвал бы слово «спорт». За этим предположением стояло распространенное убеждение в том, что занятия спортом дисциплинируют молодых людей и вырабатывают у них такие полезные навыки, как способность подчиняться правилам и играть в команде. Но во второй половине десятилетия все начало меняться. Телевидение принесло в спорт деньги, а это изменило отношение к любительскому спорту, в котором прежде царили «джентльменские правила». Боксер Мухаммед Али и теннисист Артур Эш (второй — более сдержанно) вынесли расовый вопрос на спортивные арены37. В Великобритании противники апартеида устраивали акции протеста на площадках, где выступали команды Южно-Африканской Республики по регби или крикету.
Зимняя олимпиада в Гренобле в начале 1968 года стала последним соревнованием, на котором консервативные политики восхищались спортивными подвигами юношей и девушек, встающих при звуках национального гимна и не получающих финансового вознаграждения за свои успехи. В 1968 году голлисты, восстанавливая контроль над страной после студенческих бунтов, использовали французскую олимпийскую чемпионку по лыжам Мариэль Гуашель как главного оратора на своих митингах38. Но уже через шесть месяцев, на летней Олимпиаде в Мексике, атмосфера была совершенно иной. Правительство этой страны жестоко подавило выступления против колоссальных расходов на строительство олимпийских объектов, а некоторые победители, стоя на пьедестале почета, вскидывали вверх сжатую в кулак руку, как это делали представители движения «Власть черным».
Студенческие протесты в Париже начались с конфликта между двумя связанными со спортом концепциями «молодежи». Франсуа Миссофф, министр по делам молодежи и спорта, родившийся в 1919 году и воспитанный в суровом мире юношеских лагерей правительства Виши, предложил двадцатидвухлетнему Даниэлю Кон-Бендиту вволю поплавать в новеньком бассейне университета в Нантере, используя это как способ разрешения студенческих «сексуальных проблем», на которые тот жаловался. Кстати, захват нью-йоркскими студентами Колумбийского университета тоже начался со спора вокруг спортзала: студентов возмутило то, что при строительстве не были учтены интересы жителей Гарлема, где предполагалось разместить новый спортивный объект. В глазах противников студенческих протестов конца 1960-х старомодные университетские атлеты играли роль, похожую на роль казаков в фантазиях «белого» русского дворянства. Они с упоением описывали избиения демонстрантов регбистами или бейсболистами. Впрочем, с политическими взглядами игроков в американский футбол — особенно чернокожих, попавших в белые университеты благодаря спортивным стипендиям, — все было не так просто. Например, Бен Дэвис, родной брат активистки Анджелы Дэвис, без особого стеснения играл за «Cleveland Browns».