Коммунисты не любили рок-музыку, так как считали ее потребительским импортом из США. Именно члены британской компартии подвергли обструкции Боба Дилана после того, как он, размахивая электрогитарой в манчестерском «Зале свободной торговли», объявил о своем переходе от фолка к року. Порой западные марксисты, порвавшие с ортодоксальным московским коммунизмом, становились даже бóльшими пуританами в отношении рок-музыки и молодежной потребительской культуры, чем Москва. Когда французские маоисты, надеясь заново разжечь пожар революции, после 1968 года пошли работать на заводы, молодые коллеги смеялись над их попытками имитировать стиль жизни рабочего класса, сведения о котором они, похоже, черпали из фильмов с участием Жана Габена. В то время «фабричная молодежь уже носила сережки в ушах и длинные волосы». Одна из маоисток выглядела настолько «благопристойно», что коллеги прозвали ее Наной. При этом они имели в виду не героиню Эмиля Золя, а Нану Маскури — греческую певицу в очках43.
Сопоставление Франции и Америки демонстрирует пропасть между стилем и содержанием, присущую политическим аспектам популярной музыки. Американская музыка звучала революционно, но она редко взаимодействовала с политикой напрямую. С одной стороны, попытки французских исполнителей подражать американской контркультуре оказывались болезненными — хорошим примером здесь может послужить песня «Jésus Christ est un hippie», которую в 1970 году исполнил Джонни Холлидей. С другой стороны, значительная часть французской популярной музыки была связана с музыкальной традицией, предшествовавшей року; эти песни звучали «старомодно», даже если в них поднимались радикальные политические темы. Доминик Гранж — участница маоистской группировки «Пролетарская левая», на время ушедшая в подполье в начале 1970-х, — исполняла именно такую музыку44. Наиболее заметной антивоенной песней послевоенных лет стала песня «Le Déserteur», сочиненная Борисом Вианом в 1954 году во время войны в Индокитае. Лео Ферре исполнил ее во время войны в Алжире, а Джоан Баэз — во время американского вторжения во Вьетнам.
Мода и музыкальные вкусы могли не только объединять, но и разделять молодежь, и те, кто считал себя ее лидерами, зачастую вовлекались в нечто вроде гражданской войны, которая велась внутри молодого поколения. В США банды мотоциклистов — прежде всего «Ангелы ада» (The Hell Angels) — представляли один из пластов молодежной культуры, начиная с 1950-х. В основном подобные банды, если и придерживались каких-то политических взглядов, то относили себя к правым, отличаясь склонностью к насилию. В декабре 1969 года «Ангелам ада» предложили «обеспечить безопасность» в ходе Альтамонтского рок-фестиваля. Во время концерта, когда Rolling Stones исполняли «Sympathy for the Devil», члены этой группировки зарезали чернокожего подростка.
Английские «Ангелы ада» были не столь жестокими, как их американские единомышленники, но и «детьми цветов» их назвать трудно. Скинхеды — парни из рабочего класса, сочетавшие любовь к черной музыке со склонностью к насилию и коротко стрижеными волосами, — были прямой противоположностью хиппи45. Бывшие студенты-сквоттеры, основавшие общину в доме 144 по улице Пикадилли в Лондоне, стремились, по их словам, «создать единую коммуну из различных элементов района Пикадилли, чтобы сначала организовать эффективный отпор легавым, а затем отвоевать территорию для собственных надобностей». Но этот план не удалось реализовать, поскольку на них напали местные «Ангелы ада» и скинхеды. Представитель коммуны, бывший студент Кембриджа, желая выгородить себя, указывал на свои синяки и вопрошал у полицейских: «Посудите сами, будь я их лидером, разве меня бы так избили?»46.
Политика и родители
Иногда студенческий протест не разобщал, а объединял детей и родителей. Эдуар Балладюр, в 1968-м работавший в канцелярии французского премьер-министра, написал небольшое автобиографическое произведение, где изобразил себя молодым человеком по имени Франсуа, студентом Нантера. Рамель, его отец, «ничего не навязывал и, следовательно, ни во что не вмешивался». Рамель вполне привык к регулярным и упорядоченным демонстрациям левых, но после завершения войны в Алжире сам уже не испытывал склонности к протестам. Для Рамеля и других родителей-буржуа все изменилось после того, как ночью 12 мая 1968 года полиция атаковала студентов: «Прежде отцы не могли позволить себе быть отцами, боясь показаться нелепыми или бестактными. Но теперь они внезапно и жестко вновь обрели отцовство… Необходимость защитить детей, которым угрожала опасность, затмила собой все»47.