- истово выдохнули спутники. - Ты! - внезапно рявкнул жуткий коротышка громовым басом, от которого посыпались ветки с деревьев, и выбросил в сторону нара костлявую руку. Изумрудная мамба лениво перетекла по запястью и исчезла под плащом. - Ты, чье имя Могаба! Хочешь ли ты, воин Могаба, стать первым среди лучших? - Ей! - ответил Могаба голосом десятилетней девочки. - Эгей, - мрачно буркнул шаман, но тут же спохватился: - Йиздылген арврах («запекать до готовности») - да будет так! Принесите жертвы! Младшие адепты поспешно выскочили вперед. Масло полил подножие базальтового обелиска молоком и оливковым маслом (обильно), вином (экономно), в художественном беспорядке раскидал маисовые лепешки и отступил, давая дорогу собрату. Негодующе вскричал черный петух в руках Ведьмака - и смолк под кривым ножом, окропляя жертвенной кровью алтарный камень. - Джугдэрмидийн гуррагча («подавать охлажденным»)! - радостно возопил маленький большой шаман. - Да пребудет с нами Сила! Готов ли ты к таинству, доблестный воитель Могаба? Доблестный воитель изъявил свое согласие, после чего ему предложили обнять сверкающую базальтовую иглу. Могаба заключил трехметровый обелиск в жаркие объятия, и младший адепт Ведьмак сноровисто стянул ему запястья шелковым платком. Натертый до блеска базальт приятно пахнул ароматическим маслом. Могаба почувствовал, что его раздевают. - Э! - слабо запротестовал он. - Момбаса, момбаса, момбаса, - забубнили безликие младшие адепты, пускаясь в хоровод кругом Камня Любви. - Нагими мы приходим в этот мир, нагими уйдем из него, - зачастил Гоблин, воздев длани к равнодушному лику Луны. - Слейся с природой, отдайся миру, впусти в себя джунгли, пробуди в себе Зверя! Ашван, амран, харан!.. Повинуясь его жесту, сами собой вспыхнули костры, заключив лесную поляну в круг красного огня. Резко сгустились ароматы ладана, сандала и мускуса, дурманя, возбуждая, горяча кровь. Могаба, к ужасу своему, ощутил, как у него встает. - В третий и в последний раз вопрошаю тебя, воитель Могаба - готов ли ты раскрыться навстречу великой Силе? Готов ли ты добровольно, с полным осознанием, позволить Зверю проникнуть в тебя? - возопил верховный жрец. - ДАААА!!! - зарычал Могаба, возбудившийся до того, что ему уже не терпелось раскрыться кому-нибудь навстречу, а еще лучше самому в кого-нибудь проникнуть, хоть в Зверя, хоть в птицу, хоть в жабу. - Я хочууу!.. обрести силууу!.. Поскорее бы!.. - Повторенное трижды - верно! - экстатически вскричал жрец. - Да свершится таинство! - Момбаса, момбаса, момбаса!.. Могаба мелко дрожал и постанывал. Чьи-то руки легкими прикосновениями шарили по его телу, раздвигали ягодицы, смазывали промежность и анус чем-то жирным и теплым. Нар рычал и извивался, однако шелковый румель держал крепко, а базальтовая стела не обнаруживала ни намека на взаимность, ни самой маленькой щелочки, хоть даже поперек. - Ну давай уже, ебическая сила, - недовольно шепнул старший жрец Гоблин в самое ухо Зверю Джунглей Одноглазому. - Сколько можно его за жопу тискать? Видишь, девочки легли и просют. - Да погоди ты, момбаса твоя мать, - бурчал в ответ Одноглазый, умело и быстро работая обеими руками. К сожалению, живой отклик его действия вызывали только в чужом теле. Собственная плоть предательски бастовала. - Что я тебе, мальчик, что ли? Я так сразу не могу. Мне нужно подготовиться... морально... - Говорил же - слабо тебе, - издевательски шептал Гоблин, увиваясь вокруг. - Эхехе, старость - не радость! Еще пять минут, и проспорил! Месяц будешь меня за свой счет поить! - А тебе лишь бы за чужой счет синячить! - шипел Одноглазый. - Помог бы лучше, по-дружески-то! - Что?! Чтоб я твою сморщенную курагу прямо руками трогал?! Ну, знаешь ли... Да запросто. Ведьмак и Масло умаялись плясать и теперь топтались на месте, уныло приговаривая: - Момбаса... Момбаса... Да-а, момбаса, эхма... - Во имя всех богов, древних и новых, властью четырех стихий и шести планет, Матерь Ночи силой дня в гроб и в душу вперехлест через третий глаз!.. - выругался в сердцах Одноглазый, видя, что победа в пари близка, но, увы, совершенно недосягаема. И внезапно пришел Голос. Он прозвучал прямо в смятенном мозгу Одноглазого: «В верное время и с должными помыслами вы пришли в обиталище Мое, принеся три жертвы - вином, хлебом и кровью, правильные слова сказали вы, воззвав к силе стихий и планет, и Я доволен, как не был доволен уже много веков. За это сделаю Я так, чтобы получили вы то, за чем пришли ко Мне, и сделались довольны, как не были довольны уже много лет. Наслаждайтесь, моя верная паства.» Рядом ойкнул Гоблин. То ли Голос что-то сказал и ему, то ли он просто наступил на колючку. Одноглазый посмотрел на Гоблина и увидел юную хрупкую деву, бледную, нагую и прекрасную, взирающую на него огромными влажными глазами. Дева прижималась грудью к плечу Одноглазого, сжимая в ладошке наиболее ценную часть его плоти. Плоть притом уже не притворялась равнодушной, а мощными толчками вздымалась в самое применительное к ситуации положение. Одноглазый ощутил неимоверный прилив сил, какой в последний раз испытывал, еще будучи пятнадцатилетним подростком в глухой деревушке Длок-Алока. Собственно, он им и стал, судя по гладкой, как шелк, коже цвета эбена, упругим мышцам на бедрах и мощной курчавой поросли внизу живота. «Чудо, чудо свершилось!» - было последней мыслью Одноглазого перед тем, как он притянул к себе испуганно пискнувшую девицу, и она повалилась на спину. Ведьмак и Масло замерли, уставясь друг на дружку круглыми глазами. Гульфики их бугрились вызывающе и мощно. - О-ой, Масло, а ты же девка! - ахнул Ведьмак. - Ведьмак, так и ты ж тоже девка... да какая склАдная... - Эй, ты чего это творишь такое?! Охх... да... - Ведьмак, что ж это с нами деется... ой-ей... Ведьм... Тем временем Могаба... устав долбить раскаленным нефритом холодный базальт... могучим рывком разорвал стягивающий запястья шелковый плат (Нарайян потом не верил, а зря)... окинул Круг Силы налитыми кровью глазами... И тут такое началось... Утром в захудалую таверну, где уныло коротали время за кувшином кислятины знатные следопыты Ишак и Лошак, ввалились Одноглазый с Гоблином. Оба едва держались на ногах, но выглядели при этом странным образом довольными жизнью и прямо с порога, едва оглядевшись, двинулись к столику Ишака-Лошака. - Значит, так, бойцы, - без лишних предисловий и необычайно энергичным голосом начал Гоблин. - Отвечать быстро, не увиливая. Вранье все равно почую. Какого, мать, бога был тот разрушенный храм, что вы нам присватали? - Так ведь это... - забормотал Ишак, пряча глаза. - Мы ж чего... Мы ж думали, такие большие шаманы, как вы, и сами поймете... - Дык, того... - промямлил Лошак. - Бог любовных увеселений, вина и плодородия. Как зовут, не ведаю. Забылось имя, за века-то... А мы чего? Мы ничего... К удивлению следопытов, Гоблин свистнул кабатчика, отсыпал, не считая, серебра и велел «этих двух поить и кормить лучшим, чего в вашей лавке сыщется, до конца недели». После чего два отрядных колдуна, держась за руки, покинули кабак. К обеду в трактир зашли Масло и Ведьмак, причем последний передвигался как-то странно, вроде бы после долгой, очень долгой верховой езды. Он ни о чем Ишака с Лошаком не спросил, а распинал обоим весь зад и Лошаку вышиб последние зубы. Это было ужасно обидно, но не особенно больно, потому как кабатчик добросовестно указание Гоблина исполнял, и к обеду Ишак с Лошаком были ой как хороши. А Могаба ничего никому говорить не стал, но дисциплина в войске наров стала совсем зверской. Слух прошел, будто отец-командир за малейшую провинность волочит залетчика на какую-то полянку в лесу, и что там деется - никто не знает, но прокосячить, ребята, не приведи Кина. Костоправ тоже ничего не сказал, но добросовестно занес все в Анналы.