Однако даже после устранения угрозы исторического курса школа не стала для меня намного приятней. Я все равно оставалась здесь самой странной ученицей, за исключением разве что Отто, но, по крайней мере, теперь у меня появилась возможность мечтать об уроках в одном классе с Брэном.
Он оказался исключительно активным учеником: постоянно вступал в споры со своими одноклассниками, не уставал удивлять учителей малоизвестными фактами, вычитанными из сторонних источников, и запросто делал выводы из, казалось бы, совершенно не связанных друг с другом посылок. Иными словами, он был именно таким, какой мне всегда хотелось быть в школе. Только у меня никогда не хватало для этого ума.
Начав наблюдать за Брэном, я впервые открыла для себя множество новых деталей: например, то, с какой небрежной уверенностью его руки порхают над ноутскрином. Понятно, что Брэн пользовался им с детского сада, а я только-только начинала знакомство с этой техникой, и все-таки его длинные смуглые пальцы танцевали над экраном, словно в волшебном балете. Длинные смуглые пальцы, продолжение длинных, гибких и мускулистых рук теннисиста.
Брэн был красивый.
Это открытие обрушилось на меня, как удар. Я затаила дыхание. Как же я могла не заметить этого раньше? Наверное, до сих пор я была слишком оглушена культурным шоком. Словно в тумане я вышла из кабинета истории и заблудилась по дороге на элементарную астрофизику. Впрочем, учитель и не думал ругать меня за пятиминутное опоздание. Наверное, мистер Гиллрой проинструктировал его и на этот случай.
На уроке я по-прежнему ничего не понимала. Через двадцать минут писк сотового голофона дал мне прекрасную возможность отвлечься от совершенно невразумительных вычислений. Я пулей вылетела в коридор.
— Мы нашли вашу собаку совершенно здоровой, за исключением сильного физического истощения, — сообщил ветеринар, оказавшийся темнокожим мужчиной с улыбающимися карими глазами. — Мы провели проверку на токсины, но краска оказалась относительно безопасной. Вы вчера выводили собаку на долгую прогулку?
— Нет, — помотала головой я.
— Однако наши датчики показывают, что мышцы собаки сильно утомлены. Зафиксирован избыток молочной кислоты. Все мышцы перенапряжены. Через пару дней собака будет в полном порядке, однако ей нужен покой и хороший уход. Постарайтесь не переутомлять животное. Вы уверены, что никто не перегружал собаку нагрузками?
— Нет, насколько я знаю, — ответила я. Не могла же я сказать ветеринару, что вчера мою собаку стукнул какой-то непонятной дубинкой светящийся человек с механическим голосом, которому зачем-то понадобилось меня убить!
Я вернулась обратно в класс. Мне не хотелось думать о светящемся человеке, я совершенно ничего не понимала в материале, а после того как узнала, что с Завьером все будет в порядке, мне больше не о чем было беспокоиться. Поэтому я стала думать о Брэне.
Не могу точно сказать, что я чувствовала. Ксавьер был единственным парнем, которого я любила в своей жизни, но эта любовь возникала очень постепенно, на протяжении многих лет и в ходе множества изменений, поэтому сейчас я просто не знала, что мне делать с этой щемящей нежностью. Она разрывала мне сердце, Наверное, мне было больно от того, что я не слышала чувств Брэна.
Я всегда знала, что чувствует Ксавьер. Я знала его так долго, видела в таких разных настроениях, что просто не могла ошибиться. И еще он никогда ничего не скрывал от меня. Он был моим лучшим другом, моим братом, моим любимым. А теперь он был мертв, и я тосковала по нему. И я не понимала, было ли мое чувство к Брэну лишь продолжением этой тоски или все-таки чем-то большим.
Снова и снова я думала о том, как он спас меня и что именно ему, единственному из всех людей на планете, суждено было споткнуться о мою стазисную капсулу и разбудить меня… поцелуем, как Спящую красавицу. Правда, тогда я даже не восприняла это как поцелуй. Интересно, а как воспринял это Брэн?
Выходя с последнего урока, поэзии эпохи романтизма, я увидела в коридоре Брэна. Сердце у меня пустилось вскачь, и я со всех ног кинулась к нему.
— Огромное тебе спасибо за все! — сказала я ему. — Романтики в тысячу раз лучше писателей рубежа веков! Честно говоря, те меня слегка… разочаровали.
— Дедушка сразу сказал, что романтики должны тебе больше понравиться, — улыбнулся Брэн. — Он помнит, как читал этих классиков еще в то время, когда их произведения только-только увидел свет, и уверяет, что не видел в них тогда никаких особых достоинств. А как тебе история? Нравится период Восстановления?
— Я в восторге! Но я все равно не понимаю, как нам удалось сохранить запланетные колонии?
— Мы пока до этого не дошли, — ответил Брэн. — Но я знаю, что нам пришлось оставить свои поселения на Ганимеде и Церере, а также ликвидировать колонию на Энцеладе. — Он обернулся через плечо. Набики и Отто стояли у него за спиной, терпеливо ожидая, когда он закончит. — Слушай, мне надо бежать, а то я опоздаю на глиссер.
Я вздохнула. Стазисные препараты полностью вывелись из моего организма, поэтому я снова вздрагивала от каждого шороха и боялась оставаться одна. Я так и не смогла заставить себя поделиться с кем-нибудь событиями прошлой ночи, но мне было страшно. И еще я хотела быть рядом с Брэном.
— Я могу… подвезти тебя домой на лимо-ялике, — выдавила я, всеми силами стараясь не выдать своего отчаяния. — Ведь нам… по пути, в Юникорн.
Брэн заметно заколебался, но потом пожал плечами.
— Хорошо, — согласился Он и, повернувшись к Отто и Набики, покачал головой. Набики дернула плечом и зашагала в сторону парковки глиссеров. Отто несколько мгновений молча смотрел на меня, его желтые глаза странно поблескивали на солнце.
Мне стало не по себе.
— Я чем-то обидела Отто? — спросила я у Брэна.
Брэн обернулся к своему пришельцевидному приятелю и усмехнулся. Отто ответил ему натянутой улыбкой, а потом помахал рукой и пошел догонять Набики.
— Нет, — ответил Брэн. — Он считает тебя интересной. Но, с юридической точки зрения, ты владеешь его патентом, а следовательно… Разумеется, он достаточно человечен для того, чтобы иметь права человека, но тут все очень сложно. Он опасается стать объектом для очередного эксперимента. Когда ты достигнешь совершеннолетия и вступишь в права наследования, его судьба окажется в твоих руках.
Я оторопела.
— Как он может так думать? Разве я когда-нибудь смогу сделать что-то подобное? Ты же сам сказал, что большая часть этих несчастных детей погибла?
— Это ужасно, — кивнул Брэн. — Не пережинай из-за Отто. Я думаю, он очень хочет поговорить с тобой, но ты его пугаешь.
Я сглотнула ком в горле.
— А тебя я тоже пугаю?
Брэн задумчиво посмотрел на меня, сдвинув брови.
— Тебе придется загрузить, что ты довольно странная, — сказал он наконец. — Ты разговариваешь совсем как моя бабушка. Но иногда говоришь или делаешь нечто такое… Пожалуйста, не пойми меня неправильно и не обижайся, ладно? Просто очень часто ты ведешь себя как маленький ребенок. Без обид?
— Без обид, — кивнула я.
— Иными словами, ты совсем другая. Как из другой страны, но не совсем. Нет, не знаю, — сдался он. — Я ответил на твой вопрос?
— Наверное, — выдавила я и снова сглотнула. — Лимо-ялик встречает меня прямо тут, — неуклюже ляпнула я. Брэн молча вышел следом за мной и забрался в ялик. — Только мне нужно кое-куда заехать по дороге. Ты ничего не имеешь против собак?
— Нет. До прошлого года у меня тоже жила собака. Умерла от старости. Бедняга Джек.
— Какой он был породы? — спросила я.
— Ретривер, — ответил Брэн. — Он у меня был отличным принимающим, ему бы только в бейсбол играть. Ловил все теннисные мячи, вылетавшие за корт.
Когда я привела Завьера в ялик, он сдержанно кивнул Брэну головой, а потом обнюхал его ноги.
— Привет, мальчик, — поздоровался Брэн и потрепал Завьера по ушам.
— Будь с ним поласковее, — попросила я. — У него сегодня была тяжелая ночь. Налопался краски.
— Ты ешь краску? — укоризненно спросил Брэн у Завьера. Потом поднял глаза на меня. — Откуда он ее взял?