Я застыла, позволив ему впиться в мои глаза своим сияющим мертвым взглядом.
— Идентификация подтверждена.
С этими словами он поднял контрольный ошейник и надел его мне на шею. Я не сопротивлялась.
С нечеловеческим визгом Отто поднялся с пола и попытался здоровой рукой сорвать с меня ошейник, пока Пластин не защелкнул его. Пластин поднял руку, чтобы с убийственной силой отшвырнуть его прочь, но моя рука оказалась проворнее.
Я совершила намеренную жестокость. Я собрала всю самую черную, самую глубокую боль, которую чувствовала в своем теле, самые темные и самые колючие уголки своей души, добавила к этому агонию и мучительные воспоминания о выходе из стазиса, и с такой силой швырнула всем этим в Отто, что тот захрипел. Он инстинктивно отшатнулся от меня, и этого мгновения хватило, чтобы Пластин с последним неумолимым щелчком застегнул на мне ошейник.
Первые секунды оказались ужасны. Все мое сознание корчилось в панике. Это было все равно что входить в стазис без успокоительных препаратов. Тело отказалось повиноваться. Все мои системы отныне зависели от электродов, внедренных в мой мозг. На какую-то долю секунды все остановилось, и в эту секунду я была мертва. Потом все запустилось снова, только странно, как будто не по-настоящему. Мое сердце рывком вернулось к жизни, легкие жадно растянулись, требуя воздуха, а мускулы сначала сжались, а потом расслабились — это Пластин настроил свои процессоры на работу моего организма. Контрольный ошейник был подсоединен к нему напрямую.
Завершив первую фазу программирования, Пластин приступил ко второму этапу.
Мои ноги автоматически пришли в движение, когда приказы пластифицированных процессоров полились в мой мозг через Сеть. Я не могла повернуть голову, чтобы посмотреть, в порядке ли Отто. Я даже думать не могла. В первые мгновения я могла только повиноваться, не обращая внимания на боль во всем теле. Пластин двигал моими ногами, заставлял мои легкие дышать и даже продолжал поддерживать рефлекторный ритм моего сердца. Но он не знал, как лучше сокращать мои мышцы, поэтому я постоянно спотыкалась. Он не знал ритма моего тела, потому мое сердце билось неровно. Каждое дыхание обжигало меня болью, потому что он втягивал в мои легкие слишком много воздуха, а потом с излишней силой выталкивал его наружу.
Мы шли через кампус. Пластин не принял в расчет работу слезных желез и протоков, поэтому глаза у меня так пересохли и болели, что я не могла моргать. Несмотря на это, я кое-как видела. Пластин шел к глиссеру. И не к обычному глиссеру, а к роскошной воздушной яхте Гиллроя.
Дверь в нее была открыта, и Пластин забрался внутрь. Мое тело насильно согнулось и полезло следом. Но когда я взялась за дверь, чье-то тело с размаху ударилось в меня с такой силой, что наверняка остались синяки. Я с ужасом узнала Брэна. Я не видела, как он подбежал. Ну, конечно, ведь я теперь смотрела глазами Пластина и видела только то, на что он мне указывал.
Брэн пытался сорвать ошейник с моей шеи. Пластин обернулся. «Нет! — подумала я. — Нет, Брэн, беги! Беги! Беги, беги, беги, беги!» Мое тело продолжало послушно лезть в яхту, но когда Пластин пригнул мне голову, электроды на какую-то долю секунды потеряли контакт с моим мозгом. И я смогла закричать вслух. Всего одно слово, но этого было достаточно.
— Беги!
Брэн меня услышал. Вопреки моим ожиданиям, он послушался. Прежде чем Пластин успел распознать в нем помеху, а следовательно, цель, Брэн упал на землю и закатился под яхту.
Целую вечность длиной в долю секунды Пластин топтался у двери яхты, перебирая варианты действий в своей программе. Но поскольку помеха исчезла, он в конце концов забрался в яхту, и мы тронулись. Мне очень хотелось повернуться и посмотреть, как там Брэн, но мое тело полностью подчинялось Пластину.
И все-таки это было очень сложное тело. Сотни различных автономных функций и тысячи нервов отвечали за мою моторику. В моей естественной программе было столько различных систем, что Пластину приходилось постоянно поддерживать на пределе свои ограниченные возможности. Это замедляло его действия.
Замедляло настолько, что я получила возможность освоиться. Первым делом я попыталась выяснить, какая часть сознания все еще принадлежит мне. Если я до сих пор могла испытывать боль, то значит, могла и думать. Отто знал этот секрет. Его воздействие на электроимпульсы моего мозга было очень бережным, осторожным и легко устранимым. Наверное, если бы я захотела, то могла бы запросто прогнать Отто из своего сознания. Импульсы ошейника грубо и бесцеремонно контролировали мое сознание, полностью подчиняя все мои моторные функции. Я не могла даже глазами пошевелить. Не могла самостоятельно дышать, хотя моя дыхательная система отказывалась работать в навязанном ритме и весь организм корчился от недостатка кислорода.
Но высшие функции мозга все еще подчинялись мне.
Более того, я была не совсем одна. Так как и с Отто, я ощущала присутствие Пластина в моем сознании. Он подключился к моим системам, но ведь и я, сама того не сознавая, была подключена к нему! Контроль полностью принадлежал ему. Но мои мысли могли направиться туда, куда я пожелаю.
Как только мне удалось дистанцироваться от терзающей тело боли, гулкое присутствие чужака в моем мозгу стало почти осязаемым. Боль маскировала его. В моем мозгу бушевал оглушительный поток информации, слишком огромный для моих органических процессоров. Возможно, у меня получилось бы, если бы я могла зажмуриться и отвернуться. Но информация бурлила внутри меня, поэтому это было невозможно. Я запаниковала. Похоже, мне был предоставлен выбор между болью и безумием. Но внезапно поток информации милосердно замедлил свой бег, и я отчетливо увидела слова:
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОТОК 197 СКАНИРОВАНИЕ.
ПРИНЦИПАЛ НЕДОСТУПЕН.
Что? Что это значило?
НАЧАТЬ СКАНИРОВАНИЕ 198: ЗАПУСТИТЬ.
Новая вереница неразборчивой информации хлынула через мое сознание. Но на этот раз я сумела кое-что разглядеть. Во-первых, я вдруг отчетливо поняла, что Пластин что-то ищет в Сети. Как только я осознала, что колоссальный поток данных поступал из Сети, а не от самого Пластина, мне стало гораздо проще дистанцироваться от самой информации и сосредоточиться на программе Пластина.
Сначала я смогла уловить совсем немного:
СКАНИРОВАНИЕ… СКАНИРОВАНИЕ… СКАНИРОВАНИЕ…
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОТОК 198 СКАНИРОВАНИЕ.
ПРИНЦИПАЛ НЕДОСТУПЕН.
Я решила отталкиваться от загадочного слова «принципал». Оно отыскалось в программе Пластина, в подфайле, присоединенном к слову. ПРИНЦИПАЛ: ОСНОВНАЯ ОПЕРАЦИЯ. Должно быть, это и есть тот, кто его послал! Первый файл, присоединенный к основной операции, был образцом сетчатки, и это мне ровным счетом ничего не говорило. Второй файл оказался программой распознавания голоса, но там не было ничего, кроме образцов звуковых волн. Третий был именем: МАРК ЭНДРЮ ФИТЦРОЙ.
Папа.
Все функции, которые могли бы позволить мне побледнеть, зарыдать, заорать или стошнить, надежно контролировались Пластином, поэтому я лишь почувствовала, как это имя прожгло мне мозг. Все сходилось.
Мои мама и папа были очень высокопоставленными и известными людьми. Они с раннего детства запугивали меня жуткими историями о похитителях детей, которые могут выкрасть меня и держать в заложницах, чтобы причинить боль моим родителям. Я принимала эти предостережения близко к сердцу и до смерти боялась сделать хоть шаг в сторону от маршрута, предписанного мамой с папой. Из дома в школу, из школы домой, ни ногой из комплекса Юникорн, и никогда в жизни за пределы Юнирайона. Если я когда-то выходила за эти границы, то только с мамой или папой.
Если бы я все-таки стала жертвой похитителей, этот ходячий пластифицированный кошмар должен был спасти меня и доставить обратно. В этом случае Пластин был запрограммирован вывести из строя или уничтожить моих похитителей, вот почему Гиллрой погиб, а Отто, Брэн и Завьер едва не стали жертвами освободителя.
Жутко, да. Печально, но… целесообразно. Потому что всегда существовал вариант, что меня никто не похищал. Предположим, что я сама сбежала.
Допустим, хотя бы гипотетически, что эта идеальная, очаровательная маленькая дочурка вдруг решит, что больше не хочет жить с мамой и папой. Что им делать в этом случае? Разрешить невоспитанному ребенку уничтожить их репутацию во вселенском обществе? Позволить людям узнать, что я оказалась совсем не таким идеальным пластиковым ангелочком, в которого они пытались меня превратить? Дать мне возможность разболтать все их секреты, выплеснуть в Сеть все их грехи и недостатки, вытряхнуть из шкафов все скелеты и послать их маршировать парадом по главной улице? Нет. Этого ни в коем случае нельзя было допустить.