— Давай! — упрямо сказал Василий.
Сейчас он все-таки пройдет до точки вектора сопротивления, пробьет проход! За ним ринется его тройка: Гори, Мъяга-Хо и Женька. Общими усилиями они доломают защиту — одним мощным ударом все-таки вскроют хранимые ментальные файлы, столь необходимые для продолжения наступления!
Это наступление будет продолжено!
Это наше наступление не остановить!
И на острие всплеска всеобщего гнева будет он — Василий Лахтин, которому скоро исполнятся заветные шестнадцать лет! И он — один из тех самых — вы понимаете?! — тех самых шестидесяти курсантов, которых отобрали из сотен тысяч парней и девчонок по всей России!
Василий Лахтин!
Россия!
Мужчина и воин!
…Три визжащие твари мгновенно вцепились ему в живот. Василий попытался оторвать их от себя, но они вгрызались в плоть, упруго скользя под пальцами. Василий закричал. Какая страшная, звериная боль!
Все исчезло. Остались только он и боль.
Боль поглотила весь мир. Она была везде. Она была всем.
…И небеса померкли для него.
И все вдруг закончилось. Он лежал в сыром подвале, задыхаясь на куче вонючего, как адская бездна, тряпья. Гори, как облитая защитным трансдермом, протянула ему флягу бодрящего. Лицо ее горело.
— Как ты? — спросила она, оглядываясь и крепко сжимая дезинтегратор.
— Вхожу в норму, — сипло сказал Василий. — С ходу вляпался.
— Аккуратнее надо было входить, — сказала Гори. — А ты как на вечеринку вывалился.
Кирпичи свода начали шевелиться. Сквозь щели между ними посыпались белые черви с черными головками. Егор тотчас закрыл лицо щитком шлема. Черви копошились на трансдерме, пытаясь прокусить его. В углу подвала ворочался изъеденный язвами голый старик. Он повернул к ним голову и раскрыл беззубый рот. Из живота его свисали провода и внутренности.
— Уходим, — сказал Василий и вскочил на ноги. — Гори, иди следом!
Старик раскрыл рот еще шире. Изо рта вываливалась горячая жижа. Гори отвернулась.
Они проскользнули по пульсирующему проходу и провалились по пояс в шевелящуюся бурую жижу. Сверху с воплями падали ободранные до мяса люди. Гори сшибло с ног, и Василий рванулся к ней, по плечо погрузил руку, нащупал что-то упругое и скользкое и… ухнул в яму.
Гори нигде не было. Яма была земляная, с торчащими из стенок корнями. Откуда-то сверху падал дождь. Василий попытался подпрыгнуть и ухватиться за корень, но упал обратно, ободрав себе живот. Он был абсолютно гол. Равнодушная Гори уже лежала под ногами. Горло ее пересекала черная запекшаяся рана. В глазницах торчали отрезанные большие пальцы.
Сяо Мэй бросила в яму первую лопату земли…
Потом Василий долго пробирался через узкий лаз в земле. Отвратительные скользкие мокрицы лопались под руками. Усилием воли он все-таки подавил в себе дикий приступ клаустрофобии и вновь оказался облеченным в трансдерм. Мъяга-Хо и Женька вытянули его на поверхность, где мрачные люди в кольчугах уже тыкали факелами в огромную кучу сухого хвороста. На вершине костра первокурсница Наташка, рыдая, билась в колючей проволоке, которой ее привязали к столбу. У ее ног сидела абсолютно поседевшая Гори и мерно раскачивалась из стороны в сторону. На лице и плечах ее кровоточили многочисленные порезы.
Втроем они расстреляли палачей, и Мъяга-Хо вытащил Гори на палубу океанского лайнера. Он наскоро сканировал ментальным эго-полем несчастную девушку. Гори не отзывалась. Они отправили ее в сон и ее тело медленно растворилось во влажном соленом воздухе. Значит, они остались втроем.
Но выросшая за бортом гигантская темно-зеленая волна расшвыряла их в разные стороны. Василий тонул, уже чувствуя, как вода врывается в его легкие, размочалив их в кровавые мокрые клочья… но его рванули за волосы, и избитый в кровь Женька выволок его в боковой окоп. Артобстрел был в полном разгаре.
— Где Мъяга-Хо? — заорал Василий, отплевываясь от сухой пыли, дерущей глотку.
— Отнесло в сторону, — крикнул Женька, набивая магазин от калаша. — Если сумеет — прорвется, а пока тебя только я прикрываю, понял? Тяжко нам сегодня придется!
Близкий разрыв осыпал их комьями земли и заволок удушливой пылью. Кашляя, Василий потянулся к Женьке, но тот сидел, откинувшись к стенке окопа, и только как-то странно дергал руками и ногами. Василий засмеялся. Он смеялся и смеялся, кашляя до рвоты, и никак не мог остановиться. Ну не смешно ли? Осколком Женьке аккуратно срезало голову, оставив только нижнюю челюсть, болтающийся запыленный язык и кровавый пузырь, вздымающийся из перебитой трахеи.
Надо остановиться, надо остановиться!