Егор привычным жестом поправил на плече лямку автомата. Идти до привала было совсем уже недалеко — часа три, не больше. Вон она, вдали высится башенка… остатки Храма древневерского. Крестоносцы построили — теперь уж и не узнать когда. Егор помнил, что наверху еще и крест стоял. Узорный такой крест, красивый. Небось лунатики и сбили — они крестоносцев спокон веку ненавидят. Дед говорил, раньше это место Касли называлось. И жили тут у подножия Уральских гор по чугуну-железу знатные мастера.
Да что говорить… вон из песка торчат развалины. Пацанами Егор с Ромкой-джи однажды неподалеку от Города выкопали такую же узорную решетку. Точь-в-точь работа, так же мастерски сковано! Ковырялись тогда, ковырялись… метра два только и очистили, но остальное круто вглубь уходило, не докопаешься с ходу. Хотели отломать кусок — ан нет! Силенок маловато, и работа качественная. А так хотелось домой притащить, чтобы матери не ругались… Вот, мол, красоту какую нашли — любуйтесь, чего Старые Люди делать могли!
Ох и попало же тогда им от отца! Вот ведь докуда ходили… воинов-дозорных тогда в Городе, если прикинуть, в четыре раза больше было. Да и камер немало, даже по сравнению с нынешними временами. Что ни говори, до злой горячки хорошо жилось. Намного свободнее, да! А как выкосило большинство населения, так и кончились наши с Ромкой-джи беспечные походы по окрестностям. В Городе, считай, одни старики да молодняк, кому до дозоров еще расти и расти.
Как горячка началась, в Городе ужас что творилось! Куда ни сунься — люди стонут. Самые крепкие сгорали в три дня. Егор рядом с мамой Таней неотлучно был. Первый день она вроде бы нормально держалась, а когда прибежал какой-то карапуз с известием, что врач Никита не придет — тоже заболел, то всё как в жутком сне полетело. Так и ушла мама Таня в небесные кущи за неполные двое суток. И все-то ей чудилось, что отец в дозор собирается, волновалась, не забыл ли чего. Последние часы отец ее на руках держал, когда она вдруг мерзнуть стала. Вынес ее наверх, а там самое дневное пекло. Но она только улыбнулась, поняв, что на руках у него. «Плечо твое не болит больше?» — отца спросила. Отец сказал: «Нет, не болит, любимая моя». Она глаза закрыла и затихла.
И понес ее отец в Храм. И Егорка рядом, за комбинезон отца держится. Отец медленно шел, приноравливаясь к Егоркиным шагам. «Вот так, — говорит, — Егорка! И дед твой, и мама — оба в один год ушли. Как встретил я их вдвоем, так они вдвоем и покинули меня. Первыми к Господу-Аллаху на небеса ушли». А Егор идет рядом и сказать ничего не может. Даже зареветь уже не получается.
В Храме отец и Егор об Иисусе-любви говорили, сидели рядышком и на милое лицо смотрели. Не страшно было. Нет, не страшно нисколечко! Не изменилась мама Таня, только лицо побледнело и осунулось. Люди подходили, плакали. Мама-Галя пришла, отцу тихо сказала, что могила готова. Отец глаза на нее поднял и говорит, мол, скажи, что ты ее любила. Любила ведь, правда? «Правда, — отвечает Мама-Галя, сухими глазами блестя. — Подругами мы с ней были. Во многом Таня меня лучше и честнее была, вот и призвал ее к себе Вседержитель первой… и место ей рядом с Иисусом-любовью определил. И ты знаешь об этом. Знаешь — почему. Так, только так. И не иначе».
Жуткие времена были, чего уж говорить! Много на кладбище свежих могил появилось. Это тех, конечно, кто не пожелал когда-то в пепел обратиться, сгореть после смерти.
Краем глаза Егор уловил какое-то движение. Поздно! Поздно! Задумался, дурак, не смог уследить!
Егор плюхнулся на слежавшийся песок, судорожно дергая левой рукой предохранитель калаша. В ушах застучала кровь. Проклятый предохранитель не поддавался! Скосив глаза, Егор увидел, что дергает за переключатель СЦН — системы целенаведения. Шлем с щитком-дисплеем отказал еще при отце и небольшая плоская коробочка СЦН мертвым грузом липла к калашу… но энергии она не потребляла, не весила практически ничего, и ни отец, ни Егор так и не удосужились снять ее с автомата.
«Эх, дурень я, дурень!» — подумал он.
Егор судорожно сдвинул-таки рычажок и замер. Неужели вляпался? И как это он умудрился? В первый раз с Егором такое случилось, в первый раз!
Из-за обломка стены, торчащей из песка метра на три, выдвинулся человек в таком же, как у Егора, комбинезоне-песчанке. Ствол калаша твердо смотрел Егору в лицо. Человек мотнул головой в потертом армейском шлеме — экая вмятина на правом виске! — и отчетливо произнес короткую фразу — явно вопрос — на тарабарском языке.
«Ну, шайтан, недаром мне дядько Саша звонил… говорил, что засек двух человек с севера. Там больше всего тайных видеокамер уцелело… говорил старосте, мол, не волнуйся, я уже все сообщил…»