Кажется, я влипла. Без денег они не уйдут. Позвать охрану? Ссориться с Орлеанским опасно.
— Сколько? — спрашиваю я.
Господи, спаси меня, грешную.
— Тысячу, — отвечает Жорж икая. — Нам нужно на текущие расходы.
Слава Богу, это немного.
Я сажусь за стол, пишу расписку. Орлеанский и Жорж подписывают. Только попробуйте мне не вернуть деньги, убью!
— Мадлен, ты такая лапочка! — вдруг выдаёт Жорж. — Так бы и скушал!
Мой взгляд падает на моё отражение в зеркале. Да, изящный, облегающий талию пеньюар из тончайшей ткани мне очень идёт. А в свете свечей моя стройная античная фигурка особенно хороша.
— Не бойтесь мадам, он вас жрать не будет, — успокаивает меня герцог.
— Благодарю, — ледяным тоном отвечаю я.
Они уходят.
Какого чёрта их ко мне занесло за тысячей луидоров? Шли мимо, что ли? Ага! Тут недалеко недавно открыли шикарный бордель. Что за гадость! В таком приличном районе! Вот она, ваша демократия!
Выходит, этим искателям приключений не хватало деньжат. Вот они по пути ко мне и заглянули.
М-да… дом надо продавать…
15 июля
Я, Максимильен Робеспьер, готов к началу заседания. Сейчас должен выступить Барнав. Именно его выдвинули простив моей вчерашней речи. Наши «шпаги» вновь скрестились.
Барнав важно проходит мимо меня. Я замечаю у него на галстуке булавку … Такую мне хотела подарить Мадлен… Сомнений нет! Это именно та булавка! Она отдала эту вещицу Барнаву!
Звенит звонок о начале заседания. Барнав поднимается на трибуну. В своей властной манере смотрит в зал. Мы встречаемся взглядом. Барнав демонстративно поправляет булавку на галстуке.
Я пытаюсь сосредоточиться на речи противника.
— Сегодня, господа, вы должны почувствовать, что общий интерес заключается в том, чтобы революция остановилась! — призывает он. — Еще один шаг к свободе означает уничтожение королевской власти, по пути к равенству — уничтожение собственности!
Понятно, пугает устранением частной собственности.
Дальше я ничего не слышу. Всё моё внимание приковано к булавке. Все мои мысли только о Мадлен.
Моё имя Августин Лесот, мне 20 лет. Я художник, гениальный художник! Увы, глупые мелочные люди не оценили моё творчество! Ничего, скоро оценят. Я об этом позабочусь.
Мои картины увидят потомки! Только они поймут, насколько я был гениален. О-о! А как они будут оплакивать мою смерть!
Я только что проснулся. Всего лишь полдень. Что–то сегодня сон слишком рано покинул меня!
Я сладко потягиваюсь. Окидываю взглядом комнату — превосходно! Ах, Беатрис Ванель, вы так обо мне заботитесь! Вы дали мне крышу над головой, когда жестокая Каролина выбросила меня на улицу! Ох уж эти женщины! Не понимают, что людям искусства необходимо разнообразие в любви!
Я не спеша поднимаюсь, накидываю халат. Беру в руки серебряный колокольчик, звоню. Где этот лодырь лакей?! А вот и он.
— Изволите принять утреннюю ванну? — спрашивает он.
— Болван! — возмущаюсь я. — Вы же прекрасно знаете, что я ненавижу ванну!
— Виноват, мсье, — извиняясь, бормочет лакей. — Завтрак?
— Да, скромный, — киваю я, — кофе, булочки — штук пять, круасаны — штуки три, и не забудьте шесть пирожных с кремом! Накройте мне в гостиной.
Нельзя переедать. Сегодня я буду голодать.
Через десять минут всё готово. Я сажусь за столик в гостиной и принимаюсь за чинную трапезу.
— К вам посетитель, — сообщает лакей.
— Какой к чёрту посетитель?! — восклицаю я, проглатывая круасан.
— Мадемуазель Лемус, — уточняет лакей.
— Симпатичная? — интересуюсь я.
Лакей кивает.
— Ну, тогда я её приму! — соглашаюсь я.
Так, что–то я не наелся. Ладно, на сегодня голодовка отменяется.
— Ещё пирожных! — велю я. — И яблочное желе!
А вот и мадемуазель Лемус. Довольно привлекательная девушка.
— Я к вам по делу, по поводу мадемуазель Стефани Брион, — произносит она.
Стефани? Я давлюсь пирожным! Чёрт! Этот лакей болван, надо же спрашивать, по какому вопросу. Я как ни в чём не бывало облизываю пальцы.
Я, Светлана Лемус, пришла побеседовать с мсье Лесотом. Как мне сказали, раньше обеда его гениальное величество не встаёт. М-да, странный тип. А его завтрак? Мне всего этого на неделю.
При упоминании о Стефани Лесот как–то сразу съёжился, сник. Явно чего–то опасается!
Он продолжает свой завтрак, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Я не знаю, что случилось со Стефани, — упрямо твердит он с набитым ртом, — я не знаю.