Господь ответил:
- Сын Мой, драгоценное дитя Мое, Я люблю тебя и никогда не оставлю тебя. Во времена испытаний и страданий, когда ты видишь только один след, Я нес тебя...
Я повторил последнюю фразу вслух, и тут меня начало трясти. Мои руки сжались в кулаки. Разъяренный, я сорвал табличку со стены и швырнул ее через весь магазин.
- Пошел ты, - крикнул я. - Ты теперь идешь со мной? Ты несешь меня? Почему ты так с нами поступил? В чем смысл? Ты действительно стоял за этим? Так это и есть Вознесение, да? Ты призвал своих последователей домой и оставил нас, грешников. Почему? Потому что Чарли был геем? Потому что я - еврей? Потому что Фрэнк больше не верил в тебя? Ублюдок!
Я ждал, что божественная молния спустится и ударит в меня, но ее не было. Грома не было. Свет даже не мерцал.
- Я пойду по своему пути один, - прошептал я, думая о Габриэле.
На улице стало темнее - что казалось невозможным, учитывая, какое сейчас время суток. Я вышел из магазина и огляделся в поисках Чарли, Скинка или таинственного Габриэля, но их не было видно. Я надеялся, что с Чарли все в порядке, что он сбежал или у него хватило ума спрятаться. Может быть, он найдет какую-нибудь помощь, найдет полицейского и вернется. А может, и нет. Это не имело значения. Он был моим другом, но я не мог его ждать. Больше не мог. Крейг пропал, как и несколько миллионов других людей. Гектор и Фрэнк были мертвы: Фрэнка застрелили скинхеды, а Гектору пробило лицо трубой. Чарли больше нет, а Скинк все еще на свободе. И если всего этого было недостаточно, странный черный парень преследовал меня по шоссе, превращая ножи в змей, а скинхедов - в соляные столбы. А Терри не отвечала на звонки. Я направился на север, придерживаясь обочины. Я прошел около полумили, когда нашел Чарли. Он лежал в канаве. В него стреляли дважды, в живот и в поясницу. Несмотря на раны, он был еще жив. Рядом, на подъездной дорожке затемненного дома, стоял еще один соляной столб. Скинк.
- Эй, - Чарли кашлянул, гримасничая. - Почему ты так долго?
- Господи Иисусе, - я стоял на коленях рядом с ним, глядя на повреждения. - Не пытайся двигаться, парень.
Он усмехнулся.
- Я не смог бы пошевелиться, даже если бы захотел. Я ничего не чувствую ниже шеи. Честно говоря, я даже рад этому.
Он начал плакать. Я погладил его.
- О, Чарли...
- Не волнуйся. Как я уже сказал, я ничего не чувствую.
- Что случилось?
Он перестал плакать и снова закашлялся. Его грудь хрипела, и черная жидкость вытекала из уголков его рта.
- Этот ублюдок преследовал меня. Я решил, что побегу в ту сторону и потеряю его, а потом вернусь назад и проверю тебя и Фрэнка. Как он?
Я покачал головой.
- Черт, - скривился Чарли. - Он оказался хорошим парнем. Он мне понравился.
- Чарли, что случилось со скинхедом? Ты видел? Это был Габриэль?
Его глаза затуманились.
-Кто?
- Габриэль. Парень из крушения. Тот, кто поймал меня.
Чарли улыбнулся. Если он и услышал мой вопрос, то никак не показал этого. Вместо этого он протянул руку и сжал мою ладонь.
- У меня для тебя шутка. Еврей, поляк и гомик едут домой. Кто доберется первым?
Я сжал его руку.
- Чарли, не надо. Послушай меня, чувак. Я собираюсь позвать на помощь.
- Иди и найди Терри, чувак. Возвращайся домой.
- Я не могу просто оставить тебя здесь.
- Спорим, я вернусь домой раньше тебя.
Его грудь поднялась, затем опустилась. Больше она не поднималась. Тогда я заплакал, содрогаясь от огромных, непреодолимых рыданий, сотрясавших мое тело. Я наклонился и прикоснулся лбом к лбу моего друга. Я плакал за Чарли, за Фрэнка, за Гектора, Крейга и всех остальных. Я плакал по Терри. Я плакал по себе.
Я снова зашагал на север, все еще плача. Я держался обочины дороги, шел через поля и дворы, а не по тротуару. Когда я посмотрел вниз, то понял, что иду по грязи. Я оглянулся назад. В грязи был один след. Мой. Я пошел дальше, один. Я продолжал идти по Йорк-роуд еще несколько миль, пока темнота и тишина не стали для меня слишком тяжелыми. К тому времени пожары после авиакатастрофы скрылись за горизонтом. В конце концов, я пересек поля и вернулся на шоссе. Впереди был крутой холм, и мышцы моих ног свело судорогой, когда я поднимался на него. Но я все равно шел вперед, стиснув зубы и стараясь не обращать внимания на боль. Только когда я добрался до вершины, я понял, что снова плачу. Я вытер нос рукавом и сморгнул слезы. Еще одна судорога пронзила мою ногу, парализовав ее. Закричав, я рухнул на колени посреди дороги. Острые камешки кололи брюки, и я снова открыл порезы на руке, но мне было все равно. Я стоял на коленях, кровь и слезы текли свободно. Я не заметил универсал, пока он не оказался прямо позади меня. Я поднял голову и прикрыл глаза от слепящего света фар. Мотор мягко урчал. Автомобиль остановился в нескольких футах от меня. Я услышал жужжание опускаемого окна.