Особняк Трентхэм Тауэре был заложен в тюдоровские времена, но в последующие годы реконструкции подвергался неоднократно. Дом стоял на холме, с которого он как бы важно взирал на раскинувшуюся внизу местность. Вероятно, характер Каррингтонов отражало и их поместье. Правда, войдя в семейный круг Каррингтонов, я поняла, что слишком злословила на их счет раньше. Мнение о них я все-таки составляла через отношение кузины Агаты. А они приняли меня так тепло, как вряд ли кого-нибудь из невест принимали. Такое добросердечие и искренность приятно удивляли, особенно если учесть нравы общества, к которому они принадлежали.
Мне захотелось осмотреть весь дом, я попросила Филиппа быть проводником, и он, заразившись моим радостным энтузиазмом (мои интересы, пусть самые далекие, всегда захватывали его - это была одна из его самых милых особенностей), с восторгом провел экскурсию по всем закоулкам и комнатам. Парк вокруг дома мне был знаком еще с детства, когда мы обследовали в нем каждую пядь; теперь меня привлекал дом.
Филипп сводил меня в часовню при особняке, показал столовую, где на стенах рядами висели портреты предков со стороны матери. Потом мы направились вниз по винтовой каменной лестнице, в конце которой увидели массивную дубовую дверь.
- Старая оружейная, - объяснил Филипп, - сейчас здесь тоже хранится оружие.
Он распахнул дверь.
- Ну и арсенал! - воскликнула я. - Надеюсь, он лишь декоративный?
В ответ Филипп рассмеялся.
- Время от времени в сезон охоты оружие при деле. А я, должен признаться, стрелок отменный.
- А я ненавижу все, что стреляет, - с жаром сказала я.
- Но ты же не против жирного свежего фазанчика?
Он раскрыл один футляр, отделанный изнутри алым атласом. Там лежал отливавший серебром пистолет, ячейка для другого была пуста.
- Ну, не красавец ли? - воскликнул Филипп.
- Едва ли.
- Вот оно, твое невежество, любовь моя.
- А где другой? Их же должна быть пара, так ведь?
- О, он в надежном месте.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Вот, предположим, я остаюсь один во всем доме. В коридоре раздаются крадующиеся шаги. Дверь медленно отворяется, и возникает фигура в маске. Этот злодей явился, чтобы стащить столовое серебро, картины и фамильные драгоценности. И что же я делаю? Незаметно сую руку под подушку. Выхватываю пистолет. "Руки вверх, негодяй!" - кричу я. И что, что он может сделать против этого красавца? И богатство семьи спасено благодаря ему, - он бережно погладил пистолет, прежде чем закрыть коробку.
- Ты что действительно будешь держать оружие под подушкой, Филипп?
- До нашей свадьбы - буду. А потом ты станешь защищать меня.
- Ну и дурачок же ты. Не люблю я все эти ружья и пистолеты. Ладно, пойдем дальше.
- Твое желание - закон, - сказал Филипп, - пошли.
Старинные каменные переходы, чуланы, коридоры очаровали меня. В восторг я пришла от комнаты, знаменитой тем, что в ней как-то почивала королева Елизавета. Считалось даже, что кровать с пологом - подлинная. Просто потрясающим был зал-солярий, окнами выходивший на юг. Именно там я почему-то решила спросить у Филиппа, когда же я встречусь с женой Ролло.
Филипп вдруг смутился.
- Мы с ней не видимся. Мы даже и не говорим о ней. Все это очень печально. Так не похоже на Ролло, что он оказался в такой ситуации. Он всегда был скрытным... и в делах... и в финансовом бизнесе... щепетильным, как отец, если не сильнее... Они так бурно обычно обсуждали дела, банки, деньги. Казалось, для них обоих больше ничего не существует. И вдруг эта женитьба...
- Что, опрометчивый брак?
- Выяснилось, что да. Я сам узнал об этом как о совершившемся факте. Только после медового месяца все выяснилось.
- Что выяснилось?
- Что она, как бы это сказать, неустойчивой психики...
- То есть, она - безумна?
- Ее приходится... содержать под наблюдением. Есть люди, которые за ней смотрят.
- Где? Здесь, в доме?
Он отрицательно покачал головой.
- Какое-то время они здесь жили. В верхних комнатах. Но все оказалось очень непросто. Вся семья пребывала в смятении. Теперь ее куда-то увезли.
- Куда?
- Не знаю. Мы эту тему не обсуждаем. Это дело Ролло. Он так решил.
- Должно быть, он очень страдает?
- Разве по нему поймешь? Только не спрашивай мать об этом. Она расстраивается. Да все переживают... Ролло больше всех, наверное. Только виду он не показывает. Никогда свои чувства не афиширует.
- А каково же ей ?
- Возможно, она не чувствует так, как мы. С такими людьми это неудивительно.
- Ты сказал, она бывала здесь?
- Да, Ролло привозил ее сюда на время. С ней был одна очень хорошая женщина, сиделка, что ли... потом стало уже невозможно... в общем, они уехали.
- Я хочу посмотреть ее комнату.
- Это еще зачем?
- Так...
- Это наверху.
- Пошли, - скомандовала я, - покажешь мне.
По старой лестнице с резными изящными перилами мы поднялись на самый верх. Потолки здесь были гораздо ниже, чем во всем доме. Комнат было четыре, почти отдельная квартира; две спальни. Одна - жены Ролло, другая, наверное, ее сиделки.
Я очень чутка к атмосфере любого жилища, а здесь все было пропитано страданиями. Я поежилась.
- Ты замерзла, - заметил Филипп.
- Просто озноб.
- Почему тебя знобит?
- Мурашки бегают, как говорится.
- Пойдем-ка вниз.
- Подожди еще немного. Хочу побыть здесь чуть-чуть. Каково же ей жилось? - Я подошла к окну - Высота какая.
- Может, поэтому они и уехали отсюда.
- Ты думаешь, она думала о самоубийстве?
- С такими людьми всякое бывает. Ладно, Эллен, хватит, пошли отсюда. Ты впадаешь в меланхолию. Я тебе больше ничего не могу рассказать. Мы о ней не говорим. Все это личное дело Ролло.
- И ее - тоже.
Я потрогала покрывало на постели, погладила спинку стула. Эти вещи окружали ее. Мне захотелось увидеть эту женщину, познакомиться с ней. Может, мне удалось бы помочь ей чем-то.
"Мы об этом не говорим", - повторял Филипп. Вот так, значит, живут Каррингтоны. Они просто притворяются, что неприятностей нет в природе. Я совсем не такая. И я не могла быстро выбросить из головы жену Ролло.
Находясь в Сассексе, Филипп настоял, чтобы мы с ним обязательно сходили на Дэд Мэнз Лип. По лесной крутой тропе мы добрались до пятачка на самой круче, нашли свою старую деревянную скамью. Сели.
- Будто детство возвращается, - сказал Филипп, - знаешь, это ведь был мой самый любимый уголок. А ты все-таки боялась одна сюда подниматься, признайся, Эллен.
- Да, немного.
- Какой же свиньей я был.
- Да ты и сейчас поросенок.
- Но ты, оторви-да-брось девчонка, могла кого угодно заткнуть за пояс. Странное это место, а?
- Интересно, сколько людей сидело здесь, думая о последнем шаге в пропасть?
- Если верить слухам, больше чем достаточно.
Филипп встал со скамейки, чтобы, как в детстве, дойти до самой кромки и замереть над бездной.
- Отойди! - воскликнула я.
Со смехом он повиновался.
- Чего, Эллен, ты так испугалась? Решила, что я собираюсь совершить Прыжок Мертвеца?
- Я подумала, что когда-нибудь ты довыпендриваешься. Вообще следовало бы здесь сделать ограждение.
- Надо поговорить об этом. В конце концов, это наша земля.
Я была удивлена, что он не забыл своих слов, и еще до нашего отъезда в Лондон там появилась металлическая ограда.
В Лондоне мы с Филиппом, как всегда, с удовольствием гуляли в парке, болтая о нашем будущем. Нам удавалось здесь даже скрыться от людей, которые все норовили подойти с поздравлениями. А уединения мы искали. Часто мы бродили вдоль Серпентина до самого Кенсингтон Гарденз, что было на противоположном конце парка. Однажды я обратила внимание на человека, следящего за нами. Ничего примечательного в нем не было, кроме густых кустистых бровей. Он тихо шел невдалеке от нас, потом сел на скамейку. Не знаю почему, но его появление насторожило меня. Смутные ощущения охватили душу.