– А, собственно, почему? – вклинился в этот поток Карререс, и дама уставилась на него с изумленным возмущением.
– Настоящие индейцы всегда ходят разутые, – насупился Венни.
– Ах да, – улыбнулся Карререс. – Как я сразу не догадался.
Мальчишка торжествующе покосился на мать и снова вперился в доктора. Теперь он глядел с вызовом, и весь был как на ладони. «Все взрослые – дураки, – явственно читалось на его физиономии, – а расскажешь про монету – растреплю, что ты даришь веники аптекаревой дочке. Тили-тили-тесто…» Карререс сжал губы, чтоб не расхохотаться, и, сделав серьезное лицо, повернулся к даме.
– Так на что мы жалуемся? – спросил он с самым озабоченным видом. – На плохое поведение?
Дама покосилась на скальпель и испуганно замотала головой. Мальчику все время снится один и тот же кошмар, объяснила она. Домашний врач посоветовал психоаналитика, но вы же понимаете, доктор, не хотелось бы, чтобы какой-то посторонний человек расспрашивал, когда Венни начал ходить на горшок (Венни заскрипел зубами) и все такое. А вас рекомендовал господин Нуссер, сказал, что это как раз по вашей части… Что именно за кошмар? Мальчику снится, что на его голову валится огромное куриное яйцо, и господин Нуссер сказал, что… Увидев выражение лица Карререса, дама побледнела.
– Это опасно? – спросила она плачущим шепотом.
– Само по себе – вряд ли, – пожал плечами доктор, поспешно возвращая маску сочувственного, успокоительного интереса. Дама продолжала. Мальчик кричит от страха, подолгу не может заснуть и вообще ужасно страдает, правда, Венни? Венни сосредоточенно шевелил пальцами на ногах, пытаясь изобразить какую-то фигуру. Уши у него были пунцовые.
– А в индейцев он начал играть примерно тогда же? – спросил Карререс. Мать тихо ахнула и прикрыла рот рукой.
– Думаете, это связано? Может, застудил… – «Караул! – билось в ее глазах. – Воспаление! Менингит! Проглядела!»
– Вряд ли, – поспешно сказал Карререс. – Ты пугаешься этих снов? Расстраиваешься? – спросил он Венни.
– Ну, сначала, конечно, пугаюсь. Оно же тяжелое, и прямо на голову летит. А потом – нет, – поймав вопросительный взгляд Карререса, мальчишка наморщил лоб. – Это как бы не мой сон, понимаете?
– Не твой. Ну конечно, – медленно проговорил Карререс. – Не твой…
– Ну вот и. А мама волнуется, потому что я один раз с кровати упал, когда пытался увернуться. Коленку расшиб и вообще…
– Вы поможете ему? – спросила мать чуть ли не со слезами в голосе.
– Ну что же… – задумчиво проговорил Карререс. – Я сталкивался с подобными случаями…
Он задавал необязательные вопросы, выслушивал необязательные ответы. Попытался осторожно расспросить об отце, но услышал лишь, что тот был подлец и деревня, и что говорить о нем дама не желает. Снова спрашивал, говорил что-то о детской впечатлительности и пользе свежего воздуха, советовал теплое молоко на ночь…
…Паутина канатов и парусины на юте, где отсыпались после ночной вахты, заходила ходуном, раздался дикий рев. Из гамака, не переставая вопить, вывалился Шеннон и распластался по палубе, как раздавленная гигантская лягушка. Он уже не орал, а тоненько подвывал. «Да заткнись уже», – пробормотали с одного из гамаков. «Надоело, якорь ему в глотку», – откликнулся кто-то. «Опять… опять яйцооо», – стонал Шеннон, не видя ничего вокруг и хватаясь за мокрую от пота голову.
Они болтались в море уже месяц. За это время «Безымянный» лишь однажды бросил якорь у одного из многочисленных мелких островков Пределов, чтобы запастись водой и пищей. Чуть выше по течению ручья, защищенная с моря полосой джунглей, обнаружилась крошечная деревня. Пираты тогда слегка воспряли духом: после мрачных приключений и многих дней блуждания в тумане встретить наконец людей, пусть даже индейцев, было радостным событием. Они провели на островке с неделю и вели себя почти прилично: перекочевавшие на бриг запасы вяленого мяса и слабенькой браги из маниоки не в счет, а с женщинами удалось договориться по-хорошему – благо, все взрослые мужчины очень кстати ушли на дальнюю охоту. Шеннону и вовсе повезло: одна из индейских девиц в него считай что втрескалась, чуть на бриг за ним не полезла. Шеннон тогда даже орать по ночам перестал, не до того было… Отчаливали в самом радужном расположении духа, мечтая о кабаках Гаваны. Но сейчас штиль принес влажную, давящую духоту, бессильную тревогу, как в дурном сне, и команда снова впала в тоскливое беспокойство. Кошмары старпома, совсем недавно бывшие поводом для шуток, теперь слишком живо будили мрачные воспоминания.