– У тебя ведь ещё нет пока дочери, Ратмир? У тебя ведь пока вообще нет детей… – мрачно констатировал старик Устин.
– Допустим, – не спуская с него холодного взгляда, ответил тот.
Лукерья пошла красными пятнами, всхлипнула и, обхватив лицо руками, села на другую лавку. Её побледневшая мать присела рядом и обняла дочь за плечи.
– Такова участь холопов, Ратмир, – терпеть и выносить все обиды и проделки своих хозяев, – в глазах тиуна Устина блеснула ненависть. – Сын Светозара Алексеевича обесчестил мою дочь, когда ей не было и двенадцати. И с тех пор он стал постоянно пользовать её в любое время дня и ночи. Ладно бы он сам только это с ней вытворял, так он же ещё и стал предлагать её своим приятелям, с которыми бывал здесь наездами. Особенно после того как поступил на службу к Великому государю, – тиун Устин внезапно на удивление легко поднялся на ноги и безо всякой хромоты подошёл к жбану с водой. Зачерпнул оттуда деревянным ковшом. Потом шумно, крупными глотками, выпил всё до дна, и, вытерев губы тыльной стороной ладони, подошёл к окну. – А потом она приглянулась товарищам самого боярина, – он повернулся лицом к Ратмиру. – Ты сам видишь, Ратмир, какая у меня красивая дочь. Ты же тоже её выбрал здесь среди всех остальных баб, что живут на подворье. Ночи с ней проводил. И тоже жениться не пожелал. Как же – ты вольный, а она – холопка! Как ты думаешь, Ратмир, возьмёт ли её теперь в жёны какой добрый человек?.. Правильно – нет. А как ты думаешь, Ратмир, каково мне было слушать упрёки каждый раз от этих же самых товарищей моего боярина, что дочь моя слаба на передок и что она всё время мужикам в штаны заглядывает? А кто её сделал такой?
– Что ты такое говоришь, батюшка?! – сдавленным голосом произнесла пунцовая от стыда Лукерья, глядя с ужасом на тиуна Устина.
– А что есть – то и говорю, Лукерьюшка, – пожал плечами Устин.
– Так ты всё это время притворялся?! – Ратмир удивлённо смотрел на него. – Ты терпел и притворялся все эти годы. Ровно до того момента, пока не появился этот рыжий опричник – иноземец и не предложил тебе золотых монет за помощь в его жутком плане мести? Ты положил их в приданное дочери?
– О чём он, батюшка?! – воскликнула Лукерья. – Какой иноземный опричник? Какие золотые монеты? Матушка, может, ты мне чего скажешь? – повернулась она к Анфисе Степановне, сидевшей прямо, как столб, с потемневшим лицом.
– Опричник, который изнасиловал и убил Богданушку. Так он сильно хотел отомстить вашему боярину, что убил её. А твои отец с матерью, годами мечтавшие отомстить за тебя, Лукерья, помогли ему в этом, – вздохнул Ратмир.
– Как?! – не помня себя, воскликнула молодая женщина.
– Твоя матушка, Лукерья, дождалась, пока уснула старая нянька Марфа Васильевна, и какими-то сказками убедила той ночью Богданушку, что ей нужно тайно пробраться за забор. А там уже поджидал тот самый опричник-иноземец и, зажав её рот, чтобы не звала на помощь, ускакал с нею в поле… Как тебе сейчас спится, Анфиса Степановна? – обратился Ратмир к поникшей жене тиуна Устина. – Не приходит ли к тебе Богданушка по ночам?
– Н-н-нет!!! – отчаянно воскликнула Лукерья. Она кинулась к отцу и упала перед ним на колени, целуя его руки: – Батюшка, миленький, скажи, что это всё навет! Скажи, что лжёт Ратмир! Что всё это он выдумал! Не могли вы взять такой грех на душу! Даже из-за меня!
В горнице наступила тишина. Ратмир сидел на лавке и смотрел на тиуна Устина. Лукерья отпустила руки отца, медленно встала с пола и с поникшей головой остановилась посередине горницы:
– Что же теперь будет? – спросила она, обращаясь в никуда. Затем повернула голову и посмотрела остановившимся взглядом на Ратмира: – Как же дальше быть, Ратмирушка? Ты же знаешь ответ на всё…
– Мне другое интересно – какую же ты сказку рассказала Богданушке, Анфиса Степановна, что девчушка тебе так поверила и пошла ночью за забор? – не дав ответа Лукерье, спросил в свою очередь Ратмир, обратившись к жене тиуна Устина.
– Какая тебе разница, Ратмир? Рассказала и рассказала… Никто теперь об этом никогда ничего не узнает, – негромко произнёс тиун Устин, легко поднявшись с лавки. Он повернулся к лампадке и поправил там фитилёк.
Лукерья настороженно подняла голову – она очень хорошо знала эту отцовскую интонацию в голосе. Крайне редко она звучала, но всегда грозила какими-то страшными последствиями.
Неожиданно тиун Устин с невероятной прытью развернулся и кинулся к Ратмиру с блеснувшим в руке кинжалом.
– Н-нет! – отчаянно крикнула Лукерья и, раскинув руки, метнулась, и крепко обняла Ратмира, прижавшись к нему всем телом и не давая возможности среагировать на выпад тиуна Устина. С характерным лёгким треском кинжал вошёл в обтянутую зелёным сатином спину молодой женщины между лопатками. Лукерья жалобно вскрикнула, напряглась всем телом и тут же, ослабив руки, обмякла у ног Ратмира. Зелёный сатин вокруг лезвия ножа стал быстро буреть…