– Что ты там нашёл, дяденька Ратмир? – приподнялся на цыпочки Теодорка, пытаясь разглядеть то, на что так смотрел скоморох.
– Да иди, глянь. Уже можно ходить. Я тут почти всё посмотрел, – махнул ему рукой Ратмир.
– Ой, бедненькая! Кто же её так?! – воскликнул Теодорка, увидев средь поломанных пшеничных стеблей отрубленную оскалившуюся собачью голову.
Ратмир ногой откинул собачью голову и внимательно рассмотрел её.
– Ну, всё, пойдём, Теодорка. Думаю, что больше нам тут искать нечего, – сказал он, направляясь в сторону раскинувшегося поодаль боярского подворья.
– Ой, а можно я её прикопаю? – жалостливо попросил Теодорка. – А то страсть как жалко собачку. Узнать бы кто этот изверг – сам бы отрубил бы ему бошку!
– Давай быстрее, Теодор! Мне уже нужно быть во дворе, – нетерпеливо отозвался Ратмир. Он, нахмурившись, наблюдал, как мальчишка, пыхтя от напряжения, с помощью палки стал рыть твёрдую, как камень, землю. Потом этой же палкой скинул туда собачью голову, накидал сверху земли и ногой слегка притоптал сверху.
– Всё, дяденька Ратмир, теперь можем бежать ко двору. Хоть похоронил по-человечески собачку. А вот только туловище её где? – запыхавшись на ходу, спросил он у широко шагавшего впереди Ратмира.
– Думаю, что далеко отсюда, – озабоченно ответил тот, размышляя о чём-то своём.
– Как это может быть? Туловище где-то далеко, а голова здесь? – вытаращил глаза Теодорка.
– А вот и может быть. Потом расскажу. Давай беги к матери, я сейчас подойду.
Ратмир притормозил шаг, войдя через ворота во двор и увидев толпу людей, столпившихся около часовенки. Многоголосый женский плач надрывал сердце.
Тиун Устин, встретившись взглядом с Ратмиром, кивнул и тут же скрылся в часовенке. Сам же Ратмир устремился к избе, где проживали скоморохи, на ходу расстёгивая пуговицы своёй рубахи. Через некоторое время он выскочил из избы и направился к часовенке. Теперь на нём были рубаха, длинный кафтан, штаны и шапка – всё тёмно-серого цвета.
Из часовенки вышли убитые горем боярин Светозар Алексеевич и боярыня Матрёна Петровна. Следом за ними появились двое молодых бородатых мужчин, очень похожих на боярина Скобелева, со скорбными лицами, ещё какие-то богато одетые мужчины и женщины разных возрастов. Потом показались траурно одетые холопы, несшие на плечах домовину, покрытую погребальными полотнами. Плач усилился. В это время ветер нагнал облака и заморосил мелкий дождик.
– Вот и матушка-природа сама заплакала о нашей Богданушке, – выкрикнула одна из плакальщиц, и народ ещё больше стал причитать и утирать глаза рукавами.
Ратмир стоял чуть в стороне и, держа шапку в руках, внимательно разглядывал присутствующих.
– Что жалко боярышню-то? – неожиданно услышал он рядом с собой тихий знакомый женский голос. – А ты не жалей. Поделом ей, сучке такой!
– Что так, Лукерья? – не поворачивая головы, тихо удивился Ратмир. – Разве ты не любила свою молодую хозяйку?
– А за что её любить-то было? За волосья баб она, конечно, не таскала, как её матушка. А вот как сыр в масле каталась, да попрёками попрекала… Да и в других делишках была замечена, – едва слышно усмехнулась дочь тиуна Устина, стоя за спиной Ратмира.
– Пожалуй, загляну я к тебе сегодня после погребения, – едва слышно произнёс Ратмир.
– А и загляни. А то что-то после того раза ещё пока и не забредал, – с укоризной прошептала Лукерья.
– Некогда было. Сама видела, что чуть на дыбу не попал. Жди к вечеру, – не поворачивая головы, вполголоса бросил напоследок Ратмир и двинулся следом за процессией, направившейся к широко распахнутым воротам.
В повозках и на подводах боярин Скобелев со всей семьёй и прибывшими на погребение близкими и знакомыми добрались до Троицкого собора, где батюшка совершил обряд отпевания невинно убиенной рабы Божьей Богданы. После состоялось погребение под западной папертью собора. Всё это время Ратмир незаметно разглядывал окружающих, стараясь уловить малейшие проявления чувств и эмоций на их лицах.
На подворье боярина Скобелева участники скорбной процессии вернулись только к вечеру. В большой трапезной уже был накрыт поминальный ужин для знати. Для холопов также были накрыты деревянные столы на улице под навесом.
Несмотря на то, что во дворе толпилось много народу, было тихо. Изголодавшиеся люди негромко переговаривались, с аппетитом поедая рассыпчатые пироги, кулебяки, куски жареного мяса, и запивали всё это из нескольких ковшей вином, черпая его прямо из больших боярских бочонков.