– Хорошо, Ратмир, я всё сделаю от твоего имени. Только здесь много.
– Это не на один раз, – пояснил Ратмир.
– Понимаю, но всё равно много, – покачала головой монашка.
– Тогда возьми остальное себе.
– Мне не нужно, – вздохнула монашка и добавила: – Могу в пожертвования в монастырь отдать.
– Так и сделай! – воскликнул Ратмир и обратился к Мирославе: – Всё, мы можем ехать домой. И мне потом нужно будет по делам съездить в Москву.
Они двинулись в сторону ворот Девичьего монастыря.
Через некоторое время повозка боярыни Мирославы Кольчуговой покатилась от ворот монастыря в сторону построенных на пригорках обширного Девичьего поля теремов. Босоногая детвора радостно побежала рядом, пытаясь зацепиться и прикатиться на задниках повозки.
Глава 17
После сытного завтрака Ратмир с котомкой за спиной вышел из терема на крыльцо и увидел стоявших внизу пожилую монашку с молодым, бедно одетым парнем, подстриженным под горшок.
– Доброго здоровьичка тебе, барин! – поклонилась она и дала гулкий подзатыльник парню: – Кланяйся, давай, неслух!
Парень робко улыбнулся и тут же поклонился Ратмиру. Последний поморщился: – Довольно кланяться. Вам, скорее всего, к боярыне нужно.
– Нужно, барин. Ох, как нужно! – воскликнула женщина. – Где же она – наша спасительница?
В этот момент из-за дверей показалась Мирослава и радостно улыбнулась, завидев женщину:
– Прасковьюшка! Наконец-то вы вернулись! А мы тут все жданки прождали вас дожидаючись. Слышали, наверное, какое горе у нас тут случилось?
– Слышали, боярыня, слышали! Что за звери такие жестокие появились в нашем монастыре?! – воскликнула женщина. – А уж матушка наша Евникия как прослышала про эти убийства, так и всю дорогу себе места не находила. Всё плакала и молилась за безвинно погубленных послушниц наших.
– Я так понимаю, что игуменья вернулась с богомолья? – тихо спросил Ратмир у Мирославы. Он уже собирался спускаться с лестницы, но поняв, что разговор идёт о возвращении игуменьи Евникии, приостановился.
– Да, вернулась, – ответила Мирослава и добавила: – Вот мать Прасковья ездила с ней на богомолье. А кто это с тобой, мать Прасковья? Что за светлый отрок?
– А это племяш мой внучатый Фёдор, боярыня. С его матерью мы ещё в детстве по всяким садам да буеракам лазили. Дружили очень. Очень уж у них там голодно стало. Вот она его и прислала для поиска какой-никакой работёнки. Сама знаешь, боярыня, что при монастыре молодым парням делать нечего. Не найдётся ли у тебя какой? Он – парень хоть на вид и робкий, но рукастый и головастый.
– А что делать умеет? – спросила Мирослава, улыбаясь и глядя вслед медленно спускавшемуся по ступенькам Ратмиру.
– Да что скажешь – то и будет делать. Матери-то нужно хоть копейку на хлебушек отсылать.
Ратмир, прихрамывая и опираясь на посох, дошел до конюшни. Пожилой конюх вывел под уздцы его лошадку.
– А может, всё-таки в повозке поедешь, Ратмир? – крикнула ему Мирослава. – Кучера вон возьми, да поезжай.
– Я могу за кучера! – неожиданно воскликнул молодой парень по имени Фёдор и улыбнулся: – Я обращению с лошадьми очень хорошо обучен.
– Нет, я на своей лошадке, – покачал головой Ратмир, и не без труда забравшись на лошадь, прикрепил сбоку посох. Затем кивнул Мирославе и направил лошадь к воротам. Стоявшие у крыльца люди, молча, посмотрели ему вслед…
Въехав в лесную чащу, Ратмир снял с себя серый кафтан. Затем достал из котомки накладную бороду и куриное яйцо и проделал всё тот же ритуал приклеивания бороды к лицу. Затем надел на голову суконную шапочку, всунул руки в рукава богатого боярского кафтана, сложил ненужные вещи в котомку и вновь выехал на дорожную колею. В таком виде он доскакал до Москвы. Там подозвал к себе шустрого мальчишку и, передав ему записку с пятиалтынным, направил свою лошадку в сторону Александровой слободы. Доездная память, выданная ему дьяком Лаврентием, пылилась у него в обшлаге кафтана. А предъявлял он на всех постах документ, сделанный ещё тогда при живом боярине Саврасове. И везде его пропускали без лишних слов.
Добравшись до Александровой слободы, он первым делом заехал в корчму, где некоторое время назад оставил под присмотром корчмаря боярыню Сказовскую, чью дочь Татиану тогда на его глазах зарубили опричники. Не без труда спешившись с лошади, Ратмир, опираясь на посох, вместе с корчмарем навестил слепую боярыню и, убедившись, что с той всё хорошо и никаких жалоб у неё нет, опять дал корчмарю денег для присмотра за ней. Выходя из корчмы, он в какой-то момент почувствовал чей-то пристальный взгляд. Быстро повернув голову в ту сторону, Ратмир увидел только спину незнакомого, темноволосого, крепкого мужчины, заходившего за угол дома. Правда, что-то знакомое ему почудилось в осанке этого человека, но тот уже скрылся из виду. Ратмир нахмурился и, опираясь на посох, подошёл к своей лошади и с усилием забрался на неё. Приторочил к седлу посох и отправился к печатне, где его с большой радостью встретил её управитель Андроник Невежа: