– Пойдём отсюда, Никифор, – Ратмир кивнул конюху и, протянув ему монету, предупредил: – Береги его как собственную зеницу ока! Корми хорошо и аккуратнее там, когда щёткой тереть станешь. Головой отвечаешь.
Они вышли из тёплой, пропахшей навозом конюшни и вновь подошли к плетню.
– Получается, что нет мне возможности пока уехать из Москвы. И как надолго – я не знаю, – негромко произнёс Ратмир.
Старик Никифор вздохнул: – А так хотелось в жарких краях зиму переждать.
– Если хотите, отправляйтесь пока без меня. Представления давать сможете. Да и деньги у нас в запасе имеются. Вам хватит, – прищурившись, произнёс скоморох и посмотрел куда-то в прихваченную первым снегом даль.
– А так можно? Ты не обидишься? – недоверчиво посмотрел на него старик Никифор.
– Конечно можно. И чего обижаться?! Наоборот мне легче будет, если буду знать, что вы уже там и всё у вас хорошо, – улыбнулся Ратмир. – Только у меня к тебе одна просьба будет, Никифор.
– Слушаю.
– Помнишь, я рассказывал про двух мальчишек-братьев, что живут у Красных ворот?
– Припоминаю. И что?
– Они поедут с вами. Там вас найдут люди из коллегии, где в своё время учился я, и заберут их, – Ратмир перевёл взгляд на старика Никифора. – Там же должен остаться и Теодорка. Ему уже давно пора начинать постигать главные науки.
– Почему не здесь, Ратмир? – тихо спросил старик Никифор.
– Потому что здесь, на Руси, эти коллегии только строятся. Ты против?
– Да нет, Ратмир. Глядя на то, чему ты выучен, я только рад, что они будут обучаться там же. А как быть с верой? Они же – православные.
– Никто их не будет принуждать к смене веры. В том городе несколько православных храмов, – вздохнул Ратмир.
– А Елена? Она хотела быть рядом с сыном.
– Я уже говорил ей, что для неё там найдётся занятие, если только она сама захочет. Если же захочет остаться с вами, то навещать Теодорку сможет в любое время. У Теодорки острый ум и ему обязательно нужно учиться дальше! – повторил Ратмир, поёживаясь от холода. – Всё, Никифор, пошли в дом.
– Погоди, Ратмир. А что с Андрейкой? Он же так и не научился пока говорить нормально. Тяжело ему будет среди обычных ребятишек…
– Не беспокойся за него, Никифор, – улыбнулся посиневшими от мороза губами скоморох. – Есть в Италии один известный живописец – Паоло Кальяри. Так вот, – ему уже показали рисунки нашего Андрейки, и он с нетерпением ждёт его в своей мастерской. Сказал, что мальчишка чертовски даровит и что с удовольствием возьмёт его к себе учеником.
– Вот как! – подивился старик Никифор и как-то по-иному посмотрел на Ратмира.
– А это лично для тебя, Никифор, – тихо произнёс Ратмир и, достав из обшлага рукава кафтана свёрнутый в трубочку листок бумаги, протянул ему.
– Что это? – озадаченный старик Никифор аккуратно взял листок и развернул его.
– По-итальянски я тебя учил писать, должен прочитать, – усмехнулся Ратмир, поднося к губам озябшие ладони, и попытался согреть их своим дыханием, притоптывая на месте. Он сочувственно наблюдал за тем, как озабоченный старик Никифор, шевеля губами, по слогам пытался прочитать написанное. Как вдруг он замер, впился глазами в листок бумаги. Потом опять усиленно зашевелил губами и наконец, поднял на него растерянный взор: – Это…
– Да, Никифор, это данные о пути по которому следует Мирослава. У меня есть такая возможность, – Ратмир перевёл грустный взгляд опять куда-то вдаль.
– Он тебе нужен? – только и спросил старик Никифор. Листок в его руке чуть подрагивал.
– Нет, Никифор, – вздохнул Ратмир. – Можешь оставить себе. Я запомнил всё, что мне нужно…
И они наконец-то направились в дом.
Глава 8
В Александрову слободу Ратмир поехал на своей татарской лошади. На плечи он набросил добротную тёмно-синюю однорядку по типу плаща. Под неё виднелся бархатный серый с ажурными пуговицами кафтан. На ногах были такие же штаны, поверх которых отливали красным мягкие, сафьяновые татарские сапоги-ичиги. На голове у Ратмира красовалась серебристая бархатная шапка-мурмолка с отворотами.
Предстоящая встреча с царицей очень сильно беспокоила его. Он был наслышан о своенравном характере второй жены Иоанна Четвёртого. Знал, что среди бояр она пользовалась дурной репутацией и славилась мстительностью и злопамятностью…
Скоморох скакал на своёй лошади и шёпотом проговаривал про себя любимую молитву Учителя: « Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salva me. Sanguis Christi, inebria me. Aqua lateris Christi, lava me. Passio Christi. conforta me…»
Проезжая охранные посты в Александрову слободу Ратмир вдруг отметил, что опричники стали относиться к нему с большим интересом и уважением. Правда, не сразу признавали его без бороды. Вот и на предпоследнем посту хорошо ему знакомый охранник Фома, в который раз уже проверяя у него доездную память, живо поинтересовался по какой такой причине тот избавился от растительности на лице.