Верлейн молча склонил голову, Творец растворился в воздухе так же бесшумно, как и появился.
«Идиль харан» пережидал бурю в удобной бухте на Пелосском побережье, к западу от Хенна. Скалистый мыс защищал от порывистого северо-западного ветра притулившийся на берегу городок. Часть команды, вкупе с драконом и эльфом, сойдя на берег, коротала время в портовом кабаке. Здоровенный очаг в конце зала тщетно старался высушить вечно сырые бревенчатые стены. Трещали в огне дрова, вездесущий запах моря — сладковатая смесь гниющих водорослей и йодистых испарений, перебивал даже фимиамы пережженного масла, доносящиеся с кухни. Трактирчик был не того сорта, куда бы дракон и командующий пошли по собственной воле, но выбор на сегодня был не велик. Эльф подальше отодвинул скамью от склизкой, с темными потеками стены, уселся на самый край, далеко вытянув под столом ноги. Мрачный Змей сидел рядом сгорбившись, обхватив могучие плечи руками.
— Ну, как, ты все еще не пресытился романтикой моря?
Хаэлнир отвлекся от созерцания исцарапанной столешницы.
— Тебя угнетает не море, — рассудительно произнес он, — ты расстроен тем, что поиски не дали результатов.
Дракон не стал спорить.
Посетителей в местном кабаке кормили за длинными струганными столами. Недостаток шлифовки давно компенсировали локти и рукава едоков, так что теперь доски были натерты до блеска — грязного, сального блеска. Эрссер брезгливо провел ногтем по столешнице.
— Признаю твою правоту, нужно было поужинать на судне, а не плыть в этот убогий городишко. — Проворчал он. Однако эльф не отреагировал. Змей поднял глаза на друга. Хаэлнир больше не сидел в расслабленной позе, вернее позу он не изменил, но дракон мог поклясться, что тот напряженно прислушивается к происходящему за соседним столом разговору. Там, тем временем, присели трое мужиков из местных: два — бок о бок, один — напротив. Те, что сели вместе, явно приходились друг другу родственниками. Пепельные космы одинаково топорщатся на затылке, широкие носы с заметной седловиной. Первый — постарше, успел обзавестись короткой жесткой бородой, у второго с голых щек не сошел юношеский румянец. Их приятель — худощавый мужчина с рябым лицом и большими залысинами на лбу, бережно расправил на столе потрепанный пергамент. Все трое тотчас склонились над ним, едва не стукаясь головами. Потом Бородатый отпихнул своего «родственника», заскорузлый палец с черным ногтем принялся обводить невидимые строчки.
— Здесь же ничего не видно, Ивон! — Возмущенно зашептал он. Худощавый потянул пергамент на себя, прочитал медленно, едва не уткнувшись носом: «Сможет исполнить желанье свое…»
— О! — Он поднял голову от стола, посмотрел со значением на «братьев». — Желание, значит. — И снова прибавил. — О!
— Где ты ее искать будешь, эту бабу? — С сомнением покачал головой бородач. — Может она в горах каких непроходимых похоронена, или опять же в пустыне?
— И ни в какой не в пустыне она вовсе. В Храме у Всесильного нищий один милостыню просил. Безногий. Говорит до гробницы этой ходил. В городе это эльфийском заброшенном. Не было раньше того города, и вдруг объявился в Готтаре. Наместник Готтарский, проходы на границе прикрыл, однако же Войчет, что из Королевства с заработков вернулся, рассказывает, что из Сан-Аркана много народишку на поиски подалось…
— Много твой нищий знает! Как он безногий в Готтар бегал?
— Дурак, ему в гробнице ноги-то и отгрызли! — Горячился Ивон.
— Может и не надо нам туда соваться, раз такие дела? — Несмело предположил обладатель румяных щек.
— Так всю жизнь и просидишь увальнем в нашем захолустье! А кто говорил: «Вот бы нам корабль свой!». Найдем ту бабу — и будет нам корабль.
— Ты, Ивон, не мельтеши. — Старший из братьев задумчиво подергал себя за бороду. — Чай не один такой умный. Сам говоришь: и без нас охотников хватает.
Худой Ивон зло сощурился, потянул к себе пергамент.
— Не хотите, так и…
— Да, погоди, ты! Скорый какой… — Бородач накрыл ладонью кусок кожи с едва различимой надписью. — Раз город эльфийский, ведьма, выходит, тоже элифийская?
Рябой сбился, пригладил рукой редкие волосы.
— Врать не буду, не знаю. — Ответил озадаченно. — Но эльфийки, говорят, страсть красивые, а Брадизанский князь, что до самого гроба дошел и ведьму видел, жениться на мертвячке раздумал и назад повернул. Выходит, не больно она и красива, что князь-то морду воротит.