— Хватит, может быть, про мое лицо! — фыркнул Тони, хотя глаза у него оставались серьезными.
— Расскажи еще, а? — попросил Зик.
— Или вот газы, бывает, соберутся в животе. Иной раз у покойника столько в желудке накопится газов, что как сядет он в гробу, как заурчит!
— Ладно! Хорошего понемножку! — сказал Зик.
— Струсил Зик, а я и рад, — пропел Сэм.
Мальчики притихли, блуждая глазами по подвалу. Сэм подошел к высокому окошку и выглянул наружу. Сверкнули и тут же погасли фары, машина проехала мимо. Рыбий Пуп стал рядом с Сэмом.
— Нам прохожих видно, а им нас — нет.
Подошли сзади Зик и Тони, все сгрудились у окна, задрав кверху черные лица.
— Глядите, — негромко нарушил молчание Зик, — вон идет девчонка.
— Ух и ножки!
— А бедра-то, бедра, прямо качели.
— Смотрите, чего я сейчас сделаю, — остановил их Зик.
Он разинул рот, набрал полную грудь воздуха, и, когда ноги девушки оказались примерно на фут от его головы, проревел во все горло:
— БУ-УУ!
— А-аай! — Девушка подскочила как ужаленная, остановилась, скорчилась и защитным движением прикрыла ладонями низ живота. Замерла так на какую-то долю секунды, встрепенулась и опрометью ринулась прочь.
Мальчишки просто обезумели: Рыбий Пуп барабанил кулаками по стенке, Сэм, раскиснув от смеха, бессильно топотал ногами, Зик и Тони, обнявшись, с гиканьем пустились в пляс.
— Ох, взвилась же она у нас! Прямо до небес!
— Черная, а от страха аж побелела, бедолага!
— Ручаюсь, штаны намочила!
Когда веселость поутихла, Рыбий Пуп предложил:
— Пугнем еще одну, ладно?
— Ой, ага. Давайте.
Подождали в молчании, глядя вверх, чувствуя, как колотится сердце с восхитительным сознанием, что в их власти вогнать человека в дикий ужас, стоит лишь немножко поднатужиться.
— Слушайте, — сказал Зик. — Давайте, когда завидим кого еще, то все разом, ладно? Я сосчитаю до трех, и на три ка-ак гаркнем!
— Во здорово! Давайте.
— Не идет никто?
— Не-а… Пусто.
— Почему люди так легко пугаются? — спросил Сэм.
— А кто его знает.
— Эй, свет погасите кто-нибудь.
— Сейчас. — Рыбий Пуп с готовностью выключил лампочку, и подвал погрузился в темноту.
— Сколько времени?
— Второй час, наверное. Люди в постели лежат… — Тони вздохнул.
— В сон, видно, клонит? — спросил Рыбий Пуп.
— Ты что! Да я хоть до утра буду сидеть тут, пугать народ.
— Тс-с… идет кто-то.
— Женщина.
— Братцы, белая! Чего это она, интересно, затесалась сюда, к неграм?
— Может, эту не пугать лучше?
— Привет! Из другого теста она сделана, что ли?
Женщина приближалась сквозь желтое марево газового света, звонко цокая каблуками по тротуару. Вот она подошла так близко, что можно было рассмотреть ее лицо.
— Молоденькая, годов двадцать…
— Глядите-ка, идет, а у самой поджилки трясутся.
— Раз, — шепотом начал Зик.
Мальчишки втянули в себя побольше воздуху.
— Два-а, — негромко протянул Зик.
Грудь у каждого распирало, как туго надутый воздушный жар.
— Три!
— БУ-УУ-УУ!
Женщина дернулась и стала как вкопанная, суетливо всплеснулись ее руки, она издала пронзительный исступленный вопль, задохнулась, заскулила дико, по-звериному, и затихла с жалобным стоном. Ноги у нее подломились, она пошатнулась и стала медленно оседать на тротуар. Мальчики, как зачарованные, не отрываясь, глядели на ее лицо, белеющее на темной улице, словно лист бумаги. Зик бессмысленно заржал и умолк. Женщина перекатилась на спину, тело ее от макушки до пят выгнулось крутой дугой, окостенело.
— Чтой-то она?
— Сам не знаю.
— Ё-мое… Помрет еще, чего доброго.
Выгнутая поясница дрогнула, таз подался вперед и задвигался толчками, сначала медленно, потом все быстрей, быстрей, до крайнего предела. Глубокий вздох, один, другой, — и судорожные толчки мало-помалу стали слабеть, замедляться. Тело женщины распласталось на тротуаре.
— Вроде как если бы с мужчиной переспала, — сказал Зик.
— По-моему, позвать нужно кого-нибудь.
— Одурел? На нас же скажут, изнасиловали или еще что.
— Только бы не померла…
— Я закрою окно, — в ужасе прошептал Рыбий Пуп. Он влез на табуретку и опустил окно, оставив щель пальца в два, чтобы видно было, что происходит с женщиной.
— А вдруг она заявит в полицию, вдруг придут сюда?
— Смываться надо, ребята.
— Соображаешь, чего говоришь? Сейчас бежать — последнее дело! Сидим, как сидели, а спросят — знать ничего не знаем, ясно?
Женщина шевельнулась, оторвала голову от земли и, приподнявшись на локтях, осмотрелась по сторонам. Лицо у нее сразу осунулось. Она неловко встала на ноги и, поскуливая опять, с тревогой озираясь через плечо, пошла дальше.
— Ма-амочки, — прошептал Зик.
Давайте больше не пугать людей, — сказал Сэм.
— Айда отсюда. Пошли наверх, — сказал Рыбий Пуп.
Он плотно закрыл ставень. Натыкаясь друг на друга, они пробирались к двери в кромешной тьме, остро ощущая присутствие иного мира, невидимого и всемогущего, мира, который простерся там, в ночном молчании, — мира белых.
— Донесет она, как думаете? — со страхом спросил Тони.
— А что ей говорить-то?
— Черт, скажет еще, что изнасиловали.
Они вошли в контору и стали, не зажигая света.
Дзиннь!
Металлическое телефонное дребезжание вспороло темноту, и мальчики подобрались, напружинились. Слышно было, как кто дышит.
Дзиннь!
— Господи, я же должен подойти, — прошептал Рыбий Пуп, с трудом отрывая от нёба липкий язык.
— Не вздумай! — яростно воспротивился Зик.
— Не притрагивайся к телефону, слышишь? — скомандовал Тони.
Дзиннь! Дзиннь!
— Да должен я! — чуть не плакал Рыбий Пуп.
— Черт бы тебя побрал, — ругался Зик. — А если это полиция?
— А если кто помер? — сказал Рыбий Пуп, ощупью придвигаясь к телефону. Рука нашла в потемках трубку, сняла ее с рычага. — Слушаю, — покорно сказал он.
— Ты, Пуп? — загудел в трубке отцовский голос.
— Папа, здравствуй. — Он прикрыл ладонью чашечку трубки. — Это папа.
— Все в порядке, Пуп?
— Конечно, папа.
— Звонил кто-нибудь?
— Нет, никто.
— Сон не сморил еще?
— Нет. Все нормально, пап.
— Слышь-ка, Пуп. Мы выезжаем из Джексона прямо сейчас. Часам к восьми должны приехать, понял?
— Ага, пап.
— Что с тобой, Пуп? Какой-то у тебя голос испуганный.
— Нет. Все хорошо.
— Ха! Уж не привидения ли вам мерещатся?
— Да нет, пап.
— Тогда всего, сынок.
— До свиданья, папа.
Рыбий Пуп повесил трубку и в темноте повернулся к приятелям.
— Папа спросил, может, нам привиделось что, я сказал — нет.
— Какое там нет, привиделось, — хохотнув, возразил Зик.
— Будь здоров привиденьице, — пробормотал Тони.
Присмирев, они досидели до того часа, когда по краям штор обозначились полоски рассвета.
— Интересно, что с ней случилось, с этой женщиной? — сказал Зик.
— А я и знать не желаю, — сказал Рыбий Пуп.
— Я тоже, — сказал Сэм.
— Забыть бы про нее совсем, — вздохнул Рыбий Пуп.
— Это точно, — сказал Тони.
IX
Первая серьезная болезнь нагрянула к нему нежданно-негаданно. Как-то зимой, когда он, развалясь, сидел за партой в школе, у него вдруг перехватило горло, так сильно, что Рыбий Пуп почти лишился речи. Набравшись храбрости, он пожаловался учительнице, что ему нездоровится, и попросил отпустить его домой. Учительница, старая, черная, толстая миссис Моррисон, велела ему без разговоров сесть на место, она и так скоро распустит класс. Кипя от обиды, он старался побороть головокружение, он весь взмок, и с каждой минутой ему становилось все жарче. Похожий на казарму класс с пузатой, докрасна раскаленной печкой качнулся и пошел кругами. В ужасе, что еще минута — и ему каюк, Рыбий Пуп вцепился в край своей выщербленной, изрезанной перочинным ножом парты. Шел урок географии, проходили Лапландию, и миссис Моррисон вызывала к доске учеников читать по очереди вслух. Северные олени в красивом заснеженном лесу расплылись и плясали у него перед глазами, глаза резало, и, как бы возникнув из тумана, ему царапнуло слух пронзительное сопение миссис Моррисон: