А срам? Стыда и не было — за людей немытую, железом обтянутую толпу бородачей не считала. Как перед зверями — голая среди голых. Чуть саднило впереди шеи — когда срывали рубашку, домотканая, беленая холстину сразу грубым пальцам не поддалась. Пытались через подол, на голову стянуть — попала кому-то ногой куда надо, уж такой рев поднялся, что в глаза темно… Не, темно стало, оттого что кулаком по голове, однако же сорвали-таки холстинку, распяли нагую, пока веревки на ноги клали, весь зад налапали… Своло-ооох… Ох, ну как же больно порет… Воздуху не набрать… не набирай, а то сдуру еще крикнешь… Зззуубами в ввверрревку-у-у… под гудение плети на голом заду.
Верно говорил дед Ещеть: страх разум мутит. Была бы умная — так покричала бы, поиграла голышами, побилась бы в руках мозолистых — глядишь, за такую же курицу бы приняли, не приглядывались больше, а вот со страху не подумала, помутилось…
Помутилось еще сильней — не думала о плети, совсем-совсем не думала — а плеть мутила тело, болью рвала жилы в туго стянутых руках, напряженных ногах, намертво прижатому к мачте животу… Живот берегла особо, в нем святость женская, а задницу… да хоть клочками — мясо нарастет, Бог даст…
Переглянулся тот, кто порол, с седым и угрюмым, что стоял чуть сбоку — тот понял, равнодушно пожал глыбами плеч, сплюнул. Еще пару раз взлетела плеть, еще раз крестом нарисовала беспощадную боль на гибкой спине.
Отвязали руки — почти села на скользкие, вонючие доски лодьи, драккара по ихнему… Только сейчас поежила лопатки, отчаянно сведенные поближе — такая плеть и хребет сечет! Снова понятливо, уж больно внимательно, поглядел на нее поровший. Ничего не сказал. Просто когда в трюм на кучу уже согнанных и перепуганных скинули, не поленился второй раз перетяжки на руках проверить. Понял, гад, что не курица…
— Ну-у-у… простой палкой… — собирались было усомниться люди Олафа, но тот едва заметно и согласно кивнул — уже слышал про ту схватку. Правду говорили — кроме палки толстой, у того деда в руках ничего не было. Однако же один викинг с проломленной башкой так к Одину и ушел, вместе со шлемом, в череп вмятым. А второй следом за ним — палка сквозь брюхо позвонки вывернула. Деда, конечно, топорами взяли, но пока с ним возились, девки те…
— Вот про тех девок и разговор. Одна так и кончилась чуть не вместе с Борном Лысым — уже мертвая, почти додушила-таки! Меч насквозь, она на нем висит, а у того глаза из орбит вылазят — вот хватанула-то горло! Вторую сзади оглушили — вот, Рыжего тогда и выручили — девка цепь подхватила, лодочную, он как раз деда того кончал, и руку ему в месте с топором ну едва не срезала! Ладно, по наручам стальным цепь сошла. Пока поворачивался, она его поперек пояса, да так ловко — тот прям к ней в ноги снопом свалился, она куском цепи ему в глотку, Рыжий в хрип, и ладно Хромой ее сзади мечом, плашмя, по темечку…
Скрипели лавки — сдвигались, вслушивались в самую сладкую речь — про схватку говорят! Беседа воинов! Всхлипы пива в глотках, короткие «А вот у нас…», «Про такой выверт цепью Свен Сальник тоже говорил…» и прочее, что в таких случаях полагается. Однако Смола он есть Смола:
— Погоди! А синяк то отчего только сейчас?
— Так взяли же ее! Ну, с карелками остальными… Пока везли, никто и не углядел поначалу, как из трюма выбралась и за борт! Даже не погдядела, дура, что берег едва виден… Да видно в море не плавала — волной шибануло, дуру, об наш же борт! Ну, не пропадать же добру, Свен велел вытащить. Вытащили, плетей дали, в трюм к бабам кинули…
Опять пристал Смола — вы уж сколько тут? Синяк-то отчего сегодня?
— Так я ж и говорю! Взяли ее! Вон, вместе со всем стадом рынка дожидается… Рыжий полез было сегодня туда, а она ремни оказывается перегрызла, может, снова бежать надумала, а он ей под руку первым и попал…
— Под ногу! Гы-ы-ы! — опять рвануло взрывом ржания и Рыжий стал красней собственной бороды.
— Точно! Она его двумя ногами, с пола, в сопатку!!! Гы-ыы!
Смола молча кивнул — хороший удар! Видел он такие, да и сам кое-чего умел — со спины, лежа, хорошо поставленный «хлыст» в две ноги даже в броне может покалечить. Рыжего спасло, что вес у девки не как у мужика-воина… или то что босая… или высоко ударила — нужно было по яйцам, а она в морду…
Сделал вид, что потерял интерес к беседе. Кивнул своим, пересел в дальний, чистый угол корчмы — к таким же как он, конунгам. Начинать нужно со своими людьми, а допивать пиво — в разговоре равных. Свен уже был там и парой-тройкой слов лишь подтвердил сказанное, равнодушно пожав плечами, даже здесь затянутыми в кольчужную бронь. Девка как девка, просто Рыжий дурак, подставился.
Олаф Смола решил остаться при своем мнении, но не расспрашивать — от таких вопросов завтрашняя цена на девку явно выше окажется… не дурак же он в самом деле!
И перевел разговор на другое. Может и зря — пришлось хвастаться трюмами, что взял в холодной земле ирлов. Однако даже хороший конунг иной раз задним умом крепок — да и пива ос своим людьми выпил поболее, чем обычно. Вот и не углядел, как переглянулись, понятливо, все тот же Свен Коряга с таким же мутным, возьми его Лар, конунгом Вигвельдом.
Пора было к себе, на «Острый» драккар, однако что-то заставило пройти через бараки, где держали завтрашний торг — вперемешку и громоздкие товары, и шевелящуюся даже в ночной темноте толпу стонущих, перепуганных людишек.
Зашел, словно тюки пересчитать. Люди с корабля сопящей, отрыгивающей гурьбой перли следом, словно в бою — конунг на острие, остальные расходным клином позади. Приперлись, покрутили головами — свои товары вроде сюда как и не сгружали? Верно, не сгружали — махнул Олаф рукой, поворачиваясь. И увидел-таки то, ради чего и заглянул — под неровный свет скупых факелов, у самой стены, не в толпе куриной, чуть более светлым пятном на фоне бревен — фигурка. Не разглядеть, не понять, но глаза…
Не спала. На вошедших смотрела.
Он сразу вспомнил, где их видел. Вспомнил и поежился — там, на Аустерверге — на Восточном пути. За холодной чужой рекой Ус, когда в разлапе ветвей — глаза в глаза с таежной рысью.
Очень хорошо запомнил конунг Олаф те глаза. Спокойные. Внимательные. Не злые, нет — расчетливые. Готовые ждать, чтобы убивать.
Не шевельнулся тогда Олаф. Замер, постоял, шагнул назад. Тут же словно растаяла в хвойной зелени и рысь. Разошлись молча. Только глаза напоследок в затылок…
Замер. Постоял. Шагнул из барака. Только глаза напоследок. В затылок. Подивились люди — отчего снова поежился конунг?
Свиток второй
…За дверь выставили довольно бесцеремонно — пожав плечиком, Олия надула губы и вышла сначала в просторные, еще пахнущие свежей смолой сени, потом и на крыльцо. Сзади бубнили рассерженные голоса — вот, опять Огнивица с Березихой языками сцепились! И опять из-за нее. Огнивица к себе, к своим сестрам-стражицам тянет, а Березиха заладила свое «Белица потаенная!». Поди разберись, кто из них прав.
Березиха ее, конечно, любит, хоть и брови вечно насуплены, и розог всегда полна кадушка. А листы дает учить интере-ее-есные! Вон как про варгу Северного… или Слез-камень… Или как Лебедь-траву на второй зорьке искать… Зачитаешься, завлечешься, — оно и само в голове ровными строчками уложится — средь ночи разбуди, назубок и нараспев перескажет!
Однако же и с Огнивицей куда как интересно! Там у них сестры-стражицы куда веселей живут, чем Белицы со своими листами переписными. Хороводы водят — да не простые — то одна, то другая вдруг пропадет никуда, и как сгустком света посреди хоровода. Это «светлый шаг», а потом бывает и «былинка» — в нее попробуй шишкой попади! Да хоть пятеро враз со всех сторон кидают! Да хоть из лука — вон, сама Огнивица ей надысь показывала — с десяти шагов из лука в нее — д-звинь! а ее уж там нет. На полшажочка вроде в стороне, а нет — уже на все три шага и не в сторонке, а вот прямо вдруг у лучницы! Сплетутся в танце — только не танец это, а бой нешуточный. Которая победит, вторую и валит… Срамно, а все одно интересно, как они друг дружку… Ну, это…