КРУГ ВОСЬМОЙ - ОБМАННЫЙ - ЛИЦЕМЕРЫ
Джорди прозябал в Amboog-A-Lard, потому что был единственным в команде, кто пристойно выглядел на сцене и имел амбиций больше, чем одно желание быть утяжеленной версией Metallica. Я всегда хотел видеть его участником своей банды, но он колебался, несмотря на то, что остальные члены Amboog-A-Lard гнали на него за то, что он был похож на нас. Все это не мешало нам заниматься всякой дурью типа псевдохристианского проекта Satan On Fire. Мы хотели по приколу влиться в местные религиозные сообщества, но они почему-то нас всегда игнорировали. В один прекрасный день Джорди познакомил нас с нашим первым менеджером, Джоном Товаром, который также маялся в Amboog-A-Lard. Это был огромный, вечно потеющий персонаж кубинского типа, который постоянно ходил в черном костюме, курил сигару и пользовался паршивым одеколоном. Его можно было смело назвать гибридом Фиделя Кастро и Джаббы Хатга. Джон отличался способностью засыпать везде, включая саундчек и беседы тет-а-тет. Мы пытались будить его различными способами, орали на ухо, что он кусок дерьма или что дом горит, но позже поняли, что разбудить его могут только два словосочетания: "ванильный коктейль" и "Лоу Грэмм". Он частенько отводил меня в сторону и говорил всякую околесицу типа: "Твоим ребятам нужно играть чуть-чуть потише, тогда вы можете расчитывать на выступлении на Слэмми Эводс. Может быть, вы выступите вместе с Amboog-A-Lard, этими буги-бойз." Единственное, что мы вынесли путного из его пожеланий, так этот сокращение названия до Marilyn Manson и замену драм-машины на живого барабанщика. Единственным человеком, который метил на эту должность, был низенький перец по имени Фредди Стрейтхорст. Как и каждый в нашей бригаде, Фредди поимел несколько прозвищ. Так, на сцене он выступал как Сара Ли Лукас, а в кулуарах мы называли его Фредди Колесо. Дело в том, что, будучи тинейджером, бедняга угодил в автокатастрофу и покалечил нога; игра на барабанах стала для него частью реабилитации. Фредди был неплохим парнем, и я никогда не стебался над ним, хотя он и слыл хреновым драммером. Словно подержанный автомобиль, ломающийся после очередной починки, наша группа столкнулась с проблемами, связанными с нашим басистм Брэдом. Чем дольше он играл с нами, тем больше народу говорило нам, что парень - сраный наркоман. Брэд был туп и осознавал это, но при этом он симпатизировал мне и я очень часто выступал для него в роли сиделки или ссуживал ему деньги. Однажды я нашел для него новую няньку - богатую мадам, несколько старше его, работавшую юристом; ее звали Джинни. Я спал с ней некоторое время, но когда получил от нее все, что хотел, сплавил ее Брэду, мотивировав это тем, что он нуждается в ней больше, нежели я. Спустя некоторое время они стали жить вместе, но я начал замечать, что Брэд ведет себя все более неадекватно с каждым днем. Однажды, когда Джинни была на работе и я завалил к нему, он даже попытался вежливо спровадить меня из своих апартаментов. Я наблюдал за его нервным поведением еще несколько минут, после чего открылась дверь сортира и оттуда вывалилась пара обкуренных негритянок, а следом за ними - облако дыма. Итак, он стал для меня очередным человеком, которого, как мне казалось, я знаю и который, в конце концов, тоже имел свою тайную жизнь. Я в очередной раз понял, что не хочу поддерживать кусок дерьма, который зависит от ложки и иглы. Однажды мне позвонила рыдающая Джинни. "Брэд мертв! - пролепетала она сквозь слезы. - Я могла остановить его! Он мертв! Что мне делать! Помоги мне!" Я пулей помчался к ним, но опоздал. Скорая уехала за минуту до меня. Джинни висела на телефоне, звоня своим знакомым юристам, поскольку, если врачи находят при пострадавшем шприцы или другие наркоманские принадлежности, они просто обязаны известить об этом полицию. Я оставался с ней всю ночь, пока к утру не сообщили, что беднягу откачали. Мы говорили о нем много часов, и мне было жалко этого засранца, поскольку в целом он был неплохим парнем, и меня прикалывало сочинять с ним песни. Но. как ни крути, основной частью его жизни оставался героин, а игра на басу была лишь способом убить время между дозами. Когда я увидел его вновь, то сел напротив него и попытался объяснить, как важна для нас всех команда и что мне надоело няньчиться с каждым уродом. "Слушай, - сказал я, - это твой последний шанс. Прочисти себе мозги или ты больше не с нами." Брэд разрыдался и стал извиняться, клянясь, что не будет более ширяться. Поскольку я не имел достаточного опыта общения с наркошами, я поверил ему, поверил во второй и в третий раз. Спустя несколько месяцев мы собрались отправиться в Орландо на концерт и переговоры с несколькими звукозаписывающими компаниями, но ночью перед отъездом мне снова позвонила Джинни и сообщила, что Брэд опять ширнулся и, мало того, имея оральный секс с неким парнем, работающим в парикмахерской, где Брэд приводил в порядок свои вечно сальные и вонючие патлы. Во время шоу он имел абсолютно отсутствующий вид, а сразу после концерта куда-то испарился. Раньше это вызвало бы во мне тревогу, но на данный момент я слишком устал вправлять этому дурню мозги. В три утра Брэд буквально ворвался в дом в сопровождении каких-то трех девок. Он все еще был в своем концертном прикиде - лиловой рубашке пошива семидесятых годов, украшенной серебрянными звездами, женских шортах поверх красных чулков и в военных ботинках. Его глаза бегали из стороны в сторону и он постоянно теребил свое кольцо в губе, бормоча о чем-то, что очень для него важно. Его спутницы имели абсолютно бледные лица, руки и ноги, как будто из них выкачали всю кровь. Они стали предлагать нам героин и всякую прочую чушь, находящуюся в их карманах, а Брэд, казалось, полностью ушел в себя, трясясь в ознобе на кушетке. Пот ручьями стекал по его лицу, которое, казалось, каждую секунду меняет свой цвет. Несколько мгновений он смотрел мне в глаза, после чего рухнул на пол. Девки моментально испарились, а мы принялись пытаться привести его в чувство. Сначала я помогал ребятам, но с каждой минутой моя ненависть к этому сопляку, которого я любил как младшего брата, все сильнее и сильнее овладевала мной. Бросив тщетные попытки растормошить его, мы отошли в сторону от его бездвижного тела и стали решать, что с ним делать. Я решил, что неплохо было бы перевернуть его и позволить ему захлебнуться в собственной блевотине, так чтобы потом смерть можно было списать на его собственную тупость. Мы сидели и решали, что с нами будет, если нас арестуют и обвинят в убийстве. Хоть я и чувствовал жалость, его смерть представлялась мне спровоцированным самоубийством. Я чувствовал, что превращаюсь в холодного жестокого монстра, которым всегда хотел быть, но сейчас мне это совсем не нравилось. Но было слишком поздно… На следующий день я позвонил на студию, в которой Джорди трудился над первым альбомом Amboog-A-Lard и предложил ему стать нашим басистом, поскольку знал, что он этого хотел. "Что ты сейчас делаешь?" - спросил я. "Запись в самом разгаре," - ответил он. "Ты всегда был в нашей команде." "Я знаю." "И твоя команда ненавидит твои сраные кишки и хочет выставит тебя вон," - продолжал я. "Я позвоню, когда освобожусь от дел," - сказал он и я понял, что Джорди наш.