– Ох ты ж срань господня!
Замерев от восторга, я уставилась на изображение, глядевшее прямо на меня. Мое собственное изображение.
Это был последний портретный снимок, сделанный Алеком в феврале. Я стояла на обзорной площадке Спейс-Нидл и смотрела на раскинувшийся передо мной Сиэтл. Ветер сдувал назад мои волосы, развевавшиеся смоляными локонами у меня за спиной. В тот день я чувствовала себя освобожденной. Свободной от бремени, которое отец невольно взвалил мне на плечи, свободной от необходимости становиться тем, кого желал видеть клиент, – все это ушло в тот единственный миг спокойствия. Я была просто Миа, девушка, впервые увидевшая красоту раскинувшегося перед ней ландшафта.
Я не могла в это поверить. Уэстон приобрел самую дорогую из работ, сделанных Алеком со мной в качестве модели. Обсуждая с Уэсом прошедший год, я в конце концов рассказала ему об Алеке. Разумеется, не самые пикантные детали, только основное. Я сделала акцент на картинах, на том, как каждая из них изменила меня, позволила ясней взглянуть на жизнь, на любовь и на саму себя. Мы лежали в постели, обнаженные, со сплетенными руками и ногами, и я рассказывала Уэсу, как многим обязана Алеку за этот урок. И насколько неправильным казалось брать у него деньги после всего того, что он дал мне, – хотя у меня не было выбора.
Вытащив телефон, я проглядела список контактов и нажала на кнопку вызова.
– Ma jolie[1], чем я обязан исключительной радости слышать твой голос? – ответил Алек тем мягким и страстным тоном, который напомнил мне о лучших, счастливых деньках, проведенных под этим французским развратником.
Развернувшись, я взобралась на кровать, уселась, скрестив ноги, и уставилась на картину.
– Я, э-э-э, я не могу поверить…
Не закончив фразу, я просто повернула телефон, щелкнула полотно Алека, отослала ему и вновь прижала мобильник к уху. Я услышала, как на другом конце линии тренькнуло мое сообщение.
– Миа, parle-moi[2], с тобой все в порядке? – обеспокоенно спросил Алек.
Впитывая каждой клеточкой тела красоту, висящую над кроватью Уэса – над нашей с Уэсом кроватью, – я ответила дрожащим голосом:
– Проверь свои смс-сообщения.
– Я не поклонник такого способа общения, chérie[3].
– Просто сделай это, – простонала я, надеясь, что хоть так сумею его убедить.
Я услышала несколько щелчков.
– Ах, mais oui, ты сейчас смотришь на себя, non?
Бывают такие моменты, когда хочется дотянуться сквозь телефонную трубку и придушить того, с кем говоришь.
– Ты не понимаешь, Алек. Почему я смотрю на себя в спальне своего парня?
– Ma jolie, у тебя появился copain? Парень? – ахнул Алек.
Его раскатистое французское «р» почти заставило меня забыть о его раздражающей непонятливости.
– Ты наконец-то решилась связать с кем-то свою жизнь. Félicitations! – поздравил меня Алек, но при этом так и не ответил на вопрос, откуда здесь взялась его работа.
– Алек, милый, я прошу минутку внимания! – рявкнула я.
Он хмыкнул.
– Ох, chérie, я всегда уделяю тебе внимание. Особенно когда ты рядом и обнажена. Я в точности помню, каково это было – держать тебя в своих объятиях весь тот месяц. А ты помнишь, oui?
– Алек, я сейчас не склонна предаваться воспоминаниям. Мне нужны ответы. От тебя. Каким образом эта картина оказалась здесь, в моей спальне?
Алек издал короткий смешок, а затем вздохнул.
– Всегда хочешь все знать. Может, это задумывалось как сюрприз, compte tenu de votre amant.
Мой французский слегка заржавел, поскольку я больше не учила язык и в последнее время не особенно часто говорила с Алеком по телефону, но, если в общем, он предположил, что мой возлюбленный решил сделать мне сюрприз.
– Уэс купил ее?
– Не совсем.
Выпрямив спину, я стиснула зубы так крепко, что смогла бы разгрызть парочку камней.
– Не время для скромности, Алек. Давай уже, французик, колись.
В трубке раздался сдавленный звук, словно художника тошнило.
– Колоться? Мерзкая привычка, и я уж точно не собираюсь этим заниматься.
Закатив глаза, я плюхнулась спиной на кровать.
– Алек… – предостерегающе проговорила я.
– Твой любовник не платил за картину, – отчетливо произнес он.
– Так как же она здесь оказалась?
Вытянуть информацию из моего француза, когда он явно не хотел отвечать, было сложнее, чем заставить мужчину оттянуть приближающийся оргазм после нескольких серьезных раундов траха. То есть в принципе невозможно.
В конце концов он вздохнул.
– Ma jolie, я буду честен с тобой, oui?
Можно было подумать, что он нуждался в ответе – он и так знал, чего я хочу, но тем не менее я ответила: