Ей хотелось привычным жестом ухватить его за подбородок, но она почему-то не посмела. Ее руки сами собой вцепились в его запястья.
Ухватить покрепче?
Притянуть?
Оттолкнуть?
Она и сама не знала…
Что-то похожее на ужас всплеснулось в ее груди, но она удавила новорожденную тварь, пока та не обзавелась когтями. Она смело посмотрела в его глаза, которые тот и не подумал закрывать. Все шло не так. Все. Ей потребовалась смелость, чтобы посмотреть в его глаза! Это ей не смели смотреть в глаза. Ей! Даже самые храбрые. А он… он…
Их губы встретились.
Божественная пара содрогнулась в очередном пароксизме страсти. Смерть обнажила свое жало, слетая на землю.
— Подумать только, какие у тебя приятные губы, — прошептал он.
И не умер. И поцеловал ее еще раз. В шею. И еще раз. Божественная пара наверху разразилась разочарованным стоном. Неуязвимая смерть вдребезги разбилась о несокрушимую броню. Карающая замерла, лишь вздрагивая под его поцелуями.
— Ну что же ты? — шепнул он. — Не останавливайся! Не смей останавливаться! Если ты остановишься, я и в самом деле умру…
— Так я и хочу… чтоб ты умер! — пролепетала она.
— Ну так целуй меня… Зацелуй меня до смерти…
Она взвизгнула от неожиданности, вдруг оказавшись в могучих объятиях. Это было… приятно. Божественная пара смотрела на нее с раздраженным недоумением.
"Бессмертный он, что ли?" — раздраженно подумала Карающая и потянулась к потайным ножнам, в которых таилась не столь почетная, зато вполне надежная, остро отточенная смерть.
Удар был нанесен опытной, не ведающей жалости рукой. И перехвачен. Рукой, столь же безжалостной и куда более опытной. Он даже не прервал поцелуя, а кинжал, отравленный храмовый кинжал, почти что часть тела любой Карающей, исчез неведомо куда. Она даже боли не почувствовала. Словно кинжал не вырвали из руки, а он просто растаял.
— Какая ты сердитая… — прошептал он ей прямо в губы.
Мироздание сладострастно изогнулось и взорвалось ослепительными искрами.
Она еще помнила, как нежные руки с размаху швырнули ее на ложе… мимоходом подумала о том, куда девались ее головная боль, хрипы в груди и прочее, — а потом ничего больше не было. То есть что-то, конечно, было, но…
К смерти оно не имело никакого отношения.
Короткий условный сигнал.
Тихий свист, который ни с чем не перепутаешь.
Он проснулся. Открыл глаза. Взял из воздуха метательный нож, брошенный в Карающую, и вернул его. Туда, откуда бросили. Тьма, породившая сталь, жалобно всхлипнула и затихла. Чье-то тело медленно осело на пол. Он заботливо укрыл Карающую теплым одеялом, перехватил вражескую руку с занесенным кинжалом и коротким ударом отправил его обладателя в Мир Теней. Еще одно тело легло на пол. Он соскользнул с постели и пригнулся, готовясь к схватке.
Напавших было много. Слишком много для такой маленькой комнаты.
Что ж, надо отдать должное тому, кто их готовил, — обучены они неплохо. Однако у них не было бы никаких шансов, сражайся он сам за себя, а так… а так шансы все-таки были.
Карающая всхлипнула во сне, перевернулась на другой бок и тяжело закашлялась. Он поймал еще два брошенных в нее ножа и отбил третий; четвертый вонзился в его левое плечо. Ему удалось уложить еще одного противника, после чего те ринулись все разом. Он отскочил, уклоняясь, и сразу три клинка столкнулись над его головой. Резко присев и крутанувшись на пятках, он вспорол чье-то брюхо и отскочил, ненароком сорвав оконную занавесь.
…Отскочил, чтобы увидеть, как кинжал, тускло выблеснувший в лунном свете, опускается на Карающую. Он прыгнул. Прыгнул, почти не надеясь успеть, и все-таки успел. Успел схватить руку с кинжалом, дернуть на себя взвывшего от боли в вывихнутой кисти противника, развернуть его руку и нанизать на чужой клинок еще чью-то жизнь. Добить раненого было делом одного мгновения.
"Бледные Господа, взирающие на наши смерти, вам ведь без разницы?!"
Сталь прошла в волосе от тела Карающей, но он опять успел.
Бледные Господа улыбались. Им нравилось.
Хрипящее тело свалилось на пол. Командир стражей озабоченно поглядел на свою женщину. Ему вовсе не хотелось ее разбудить. После того как Карающая приняла порошок от простуды вместе со снотворным, следовало спать до утра. Проснется — кашлять будет, чихать, сморкаться. А она этого не умеет. Ни разу в своем Храме не болела. Тяжело ей. То ли дело он… До того как в Храм поступить, где только не побывал, чего только не повидал. Какой только дрянью не болел. Его-то ничем не удивишь.
И таким вот дурацким нападением — тоже.