От дома по дорожке к нам шла женщина в темно-синем кимоно, перетянутом белым широким поясом. Ей могло быть как тридцать, так и шестьдесят. Похоже, время просто боязливо обходило ее стороной, настолько красива и величественна оказалась незнакомка. Еще до того, как братья Ватанабэ склонились в низких поклонах, я поняла, что передо мной — госпожа Ватанабэ Кимико и никто другой.
— Здравствуйте, — на чистом айнварском почти что без акцента поприветствовала мать моего жениха. Смотрела она на меня, и только на меня. Внимательно. Изучающе. Будто пыталась прочитать мысли.
— З-здравствуйте, — запинаясь, ответила я, мечтая провалиться сквозь землю. Я четко знала, что не сделала ничего плохого ни конкретно этой женщине, ни вообще кому-либо. Но почему-то казалось, словно я кого-то как минимум обокрала, а как максимум — убила.
Такео вышел вперед.
— Tadaima,[6] — произнес мой ненаглядный с таким теплом в голосе, что даже сомневаться не приходилось, как он рад ступить под родительскую сень. — Это моя невеста, Джулия.
Губы Ватанабэ Кимико дрогнули в подобии улыбки.
— Okaeri.[7] А она красивая. И, должно быть, умная.
Хозяйка дома говорила на моем родном языке, но я не обольщалась. Это просто правила приличия, а не попытка выказать уважение к гостье. Ватанабэ Кимико меня не уважала.
У меня сердце ёкнуло от одного лишь брошенного в мою сторону цепкого взгляда.
Не понравилась. Я ей совершенно точно не понравилась. И как мне теперь быть? Я же… я же не смогу сказать своему солнцу: «Выбирай: или я, или твоя мать».
— Она лучшее, что со мной могло случиться, — ответило мое несчастье, демонстративно игнорируя недовольство матери, которое Такео просто не мог не заметить. Любой, кто плохо его знал, мог бы подумать, что в силу недалекого ума Такео не почувствовал напряженности… Но я прекрасно понимала: он просто не желает идти на конфликт. А если Ватанабэ чего-то не желает… Словом, в последнее время я все больше начала убеждаться, что проще согласиться с моим ненаглядным, чем дожидаться, когда он «дожмет».
Упрямство младшего отпрыска семьи Ватанабэ, разумеется, было отлично известно и матери моего будущего мужа, потому что ни жестом, ни словом Ватанабэ Кимико не выказала ни малейшего недовольства. Только по ее короткому и острому, словно кинжал, взгляду я совершенно четко поняла: выбор сына, без сомнения — любимого сына, ей не по нутру.
Женщина обняла Рё и, развернувшись, засеменила обратно в дом так грациозно… Даже не верилось, что на ее ногах — странные деревянные сабо, похожие на скамейки, а движения стесняет кимоно. Я смотрела ей в спину и понимала: вот именно такой осанки и изящества мне не добиться никогда. Потому что это у нее врожденное. Аристократка.
— Она меня ненавидит, — тихо шепнула я на ухо Такео.
Тот тяжело вздохнул. Говорить, что я все не так поняла, он не стал.
— Не расстраивайся, ей просто тяжело делиться мной, — отозвался еле слышно он. — Все будет хорошо. Она не сможет тебя не полюбить.
А я смотрела на удаляющуюся Ватанабэ Кимико и смутно подозревала, что все будет не просто нехорошо, а очень и очень плохо. Потому как Такео эта женщина наверняка любит на порядок больше старших сыновей.
— А Юкио дома? — спросил мой жених у среднего из отпрысков семьи Ватанабэ.
Рё равнодушно пожал плечами:
— Разумеется. Вся семья в сборе. Ты привел невесту, это же такое событие. Никто и не надеялся… Хотя, конечно, твой выбор…
Я с обреченностью жертвы инквизиции поняла, что история сейчас повторится. Но на месте жертвы уже буду я, а не мой неудачливый возлюбленный.
Мы втроем разулись у входа в дом. Я немного удивилась такому обычаю, но мне же жить в Ямато, в идеале, до конца жизни, пора привыкать…
Т акео отодвинул то ли дверь из бумаги, то ли вовсе стену и шагнул внутрь. Первым. Сперва я растерялась. Потом пришло раздражение… А затем в голове прозвучал ехидный голос Адамс: «Беннет, помни, Ямато — это тебе не Айнвар, тут за женщинами ухаживают так, что, на наш взгляд, и не ухаживают вовсе. Заранее готовься не психовать зря».
Так. Лил тут совершенно права.
Не психовать попусту. Такео меня все равно любит. Это просто… культурный барьер.
Но раздражение все равно начало понемногу накапливаться.
Стоило войти в комнату, как я поняла сразу несколько вещей.
Во-первых, Такео наверняка ужасно себя чувствовал, когда на него все пялились в упор. На меня вот тоже пялились, причем даже не моргая, будто не хотели дать мне ни единого шанса на побег. И становилось даже страшно.