Вилли Вонка спускается вниз, постукивая тросточкой по ступенькам. Свет придает жесткую рельефность его выступающим височным костям и глубоким впадинам щек, отчего лицо кажется выточенным из камня.
Его размеренные шаги часовым стуком отсчитывают мгновения – нас поглощает тревожное ожидание развязки.
Не взглянув на меня, Вонка проходит мимо и концом трости показывает на замок ящика.
- Отпереть, - властно говорит он, в его голосе мне чудится усталость.
Умпа-лумпы беспрекословно выполняют сказанное.
Спазмы душевной боли сотрясают, как волны, внахлест бьющиеся о парапет. Невыносимо хочется чем-то заполнить эту сосущую тишину, разум отчаянно ищет, что бы такое сказать, пока я не осознаю, что любые слова выйдут пустыми и так и сгинут неуслышанными. Увы, не все можно разрешить, ловко лавируя в потоке правильных слов, когда поступки и решения уже расставили акценты, используя язык более тонкий и менее обоснованный. Я не чувствую сожалений от содеянного – лишь от слов, в сердцах брошенных Вонке, как перчатка в лицо, – но сама ситуация предстает в моих глазах необратимой.
Внезапным озарением для меня была любовь к нему. Таким же озарением стал тот факт, что я совершенно не знаю своего мужа, а, возможно, даже где-то в глубине души побаиваюсь его. До сегодняшнего дня его непредсказуемость казалась мне притягательной, пока я наконец не поняла, что вопрос об углах на многограннике его безумий так и остается открытым.
Лицо, с каким он наслаждался событиями, происходящими на арене, резонировало фальшивым аккордом в приторно чистой симфонии моих чувств. И оно не выходило у меня из головы. Холодные блестящие глаза, будто живущие отдельной жизнью, казалось, смотрели из-под белой гипсовой маски, искусственно заменившей ему лицо. Улыбка – лучезарная, но кривоватая - была словно наспех прорисована, а беспричинный смех звучал неестественно и напряженно. И вся эта двусмысленность взывала во мне ощущением иррациональности происходящего. Легкий покалывающий ужас холодил кожу, но – и сейчас это кажется не столь очевидным - был даже приятен и манил, как карамелька – ребенка. Как бы парадоксально это не звучало, мне хотелось стимулировать это странное чувство, насладиться им в полной мере, но вместе с тем оно явно сопутствовало отторжению, напоминая то ли горько-сладкое упоение жертвы, отдающейся мучителю, то ли трепетное волнение зрителя иллюзионного шоу, жаждущего быть обманутым.
Но даже эти мои странности, над которыми я еще не раз поразмыслю, не смогли бы удержать меня от вывода, и он стал неутешительным: я не знаю, чего можно ожидать от Вонки. Я ему не верю.
Поэтому я не могла позволить событиям идти своим чередом. Поэтому я вмешалась в заранее отрепетированный сценарий и перевернула все с ног на голову. И поэтому я нарушила даже то, что казалось незыблемым, – особую реальность фабрики, живущую по своим собственным законам, чуждым мне, иностранке.
Не глядя по сторонам, я подхожу к освобожденной Чарли и беру ее на руки, чувствуя, как на мне замыкаются пристальные взгляды. Как ни странно, но это ощущение только придает мне сил.
Совершенно сбитая с толку и перепуганная, Шарлотта и не пытается сопротивляться – только крепко обхватывает руками мою шею.
Опустив глаза, я прохожу мимо Вонки – тот не говорит ни слова и не пытается меня остановить – и поднимаюсь вверх по ступенькам, избегая встречаться взглядами с Бакетами. Между мной и ними будто соткалась невидимая преграда – и через отчуждение я не могу пробиться и даже не хочу пытаться. С горечью я вдруг чувствую себя лишней в их ярком дружном мире, будто по ошибке попала в чужую сказку, где так и не смогла прижиться, где моим мечтам сбыться не суждено. По дороге из желтого кирпича Элли пришла в Изумрудный город – только это место никогда не станет ей домом.
И я опять, хотя давно обещала себе этого не делать, провожу черту между собой и остальным миром. Непонятая и отверженная, чувствуя то ли тоску, то ли гордость одиночки, с Шарлоттой на руках я покидаю зал.
========== Часть 13 ==========
Когда на лифте мы добираемся до моих апартаментов, Шарлотта, оживившись, начинает вертеться, громко требуя, чтобы я ее освободила. Я опускаю ее на пол и мы быстро идем вдоль коридора.
- Сюда, да? – она было поднимает руку, чтобы показать на ближайшую дверь, но ладонь меняет траекторию и оказывается прижата ко рту. - Каки-макаки, что с моим голосом?! Вы это слышите? Да я же хриплю, как паровоз!
Кажется, целиком поглощенная шоу умпа-лумпов, она не почувствовала трансформации. Как же правильнее ей объяснить: постелить соломку или быть жесткой?
- Чарли, что случилось после того, как ты съела тот йогурт? – мягко спрашиваю я, отворяя дверь и пропуская ее внутрь.
- Йогурт? Какой йогурт? – она невинно хлопает глазами, переминаясь с ноги на ногу на пороге. - Не понимаю, о чем вы.
- Йогурт, который ты съела в Цехе изобретений после того, как покинула мою комнату, что, кстати, я тебе делать запретила, - я бросаю мимолетный взгляд в маленькое зеркало в прихожей и скидываю неудобные туфли.
- Да с чего вы взяли, что я…?
- Там нашли твой рюкзак.
- Ах, йо-о-гурт, кажется, начинаю припоминать. Мне его скормили эти гномы… Вы читали «Гензель и Гретель»?
- Здесь есть камеры. И пожалуйста, называй вещи своими именами: это умпа-лумпы.
- Да как ни назови… Что вам, жалко одного йогурта, когда тут столько всякой всячины? – резко меняет тактику Шарлотта, ложась на диван и устало вытягивая ноги.
- Зайди в соседнюю комнату и посмотрись в зеркало.
- Что? – она резко поднимает голову. – Что-то не так?
Спрыгнув с софы, Шарлотта хватается за поясницу и скулит, согнувшись в три погибели.
- Ай! Господи, я, кажется, сломала позвоночник! Как болит! А что.. что у меня с руками? – она подносит ладони тыльной стороной к самому носу и подслеповато щурится, а потом вдруг резко выгибает спину назад, забыв про боль, - Это не мои кисти! Эти старые и сморщенные! И я… я так плохо вижу! Перед глазами туман! Что такое?!
Постанывая и поскуливая, она рысью выбегает в смежную комнату и там в недоумении останавливается перед высоким настенным зеркалом – с полторы секунды в ступоре смотрит на отражение, недоверчиво поднимает поочередно две руки - а потом визжит так, что чудом не бьются стекла:
- А-а-а-а-а-а! Я мумия! Мумия!
Не могу сказать, что ее слова далеки от истины: спина изогнулась дугой, маленькое детское лицо стало обрюзгшим и заплывшим, границы между шеей и подбородком размылись, рябое лицо исполосовали нитки морщин, а каштановые волосы стали белыми, как бумага.
- Йогурт, который ты съела, был йогуртом старости – новым изобретением мистера Вонки.
- Да кому нужно такое изобретение?! – Она пальцами растягивает обмякшие щеки в сторону, становясь похожей на палтуса. – Вы можете это исправить?
- Противоядие пока не готово, Чарли, - я опускаюсь в кресло и рукой подпираю щеку. – Но Мистер Вонка и Чарли уже работают над ним, поэтому, не переживай, скоро ты снова вернешься в свой возраст. И тогда сможешь уйти отсюда, если захочешь. В любом случае, уже поздно: я сейчас разогрею ужин, а потом тебе постелю.
- Миссис Вонка, - заметно успокоившись, Чарли склоняет голову набок, – как вы здесь живете? Меня бы распилили пополам, если бы не вы и не мистер Вонка! Или утопило бы в шипучке, если бы мистер Вонка не снял меня с вулкана! Вдобавок я еще и превратилась в сморщенную бабку! И все это - в один день.