- Итак, кто же ваш самый свежий пациент? - спросила она и в ту же минуту ощутила неловкость. - То есть кто же поступил в вашу клинику совсем недавно? - Ее бросило в дрожь от стыда за несоблюдение элементарных законов логики в своих вопросах, но она напомнила себе, что исполняет здесь функции журналистки, а потому, возможно, это и не покажется странным.
Стэндиш дал знак няне, и кресло со своей несчастной ношей укатило прочь. Кейт в последний раз оглянулась на девочку и последовала дальше за Стэндишем через вращающуюся дверь, которая вела в следующий коридор, как две капли воды похожий на предыдущий.
- Вот видите, - сказал Стэндиш ту же фразу, что и в начале обхода, показав на этот раз рукой в сторону оконной рамы. - И вот, - показал он на свет.
Возможно, он не слышал ее вопроса или сознательно игнорировал его. Или же просто-напросто отнесся к нему с презрением, которое он вполне заслуживал, решила Кейт.
До нее вдруг дошло, зачем говорились все эти "вот здесь" и "вот видите". Стэндиш ждал, что она начнет высказывать восхищение суперсовременным оборудованием клиники.
Окна со скользящими рамами были украшены цветной мозаикой прекрасной работы; осветительные приборы, отделанные никелем, отливали матовым блеском - и так далее.
- Очень красиво, - похвалила она, с удивлением обнаружив, что на ее английском с американским акцентом это звучало как-то вычурно. - Как вы хорошо все здесь сделали, - добавила она, думая, что ему приятно будет это услышать.
Ему действительно было приятно. По лицу его скользнула улыбка удовольствия.
- Мы стараемся, чтобы все способствовало хорошему самочувствию наших пациентов, в том числе интерьер клиники, - сказал Стэндиш.
- К вам, наверное, стремятся попасть многие, - продолжала Кейт, упорно возвращаясь к своей любимой теме. - Как часто поступают больные в клинику? Когда привезли последнего?
Левой рукой она перехватила правую, которая хотела было задушить ее в этот момент.
Дверь, мимо которой они проходили, была слегка приоткрыта, и Кейт попыталась тихонько заглянуть в нее.
- Пожалуйста, если хотите, мы можем зайти, - сказал Стэндиш, угадав ее желание, и распахнул дверь в палату, которая оказалась довольно маленькой.
- Ах да. - Стэндиш вспомнил пациента. Он пригласил Кейт зайти. Пациент в очередной раз оказался и не крупным, и не высоким, и не блондином. Кейт начинало казаться, что ее визит превращался в тяжкое испытание для ее нервной системы, и у нее было предчувствие, что в ближайшее время вряд ли что-нибудь изменится к лучшему в этом смысле.
Человек, сидевший на стуле возле кровати, в то время как санитар перестилал ему постель, оказался каким-то в высшей степени растрепанным существом - во всех смыслах, таких ей никогда не доводилось встречать, - и растрепанность его как-то неприятно поражала. На самом деле у него были растрепаны только волосы, но степень их растрепанности была настолько из ряда вон выходящей, что невольно этот хаос растрепанности переходил и на лицо.
Казалось, он был вполне доволен сидеть там, где сидел, но в этой его удовлетворенности чувствовался какой-то налет вакуума - в буквальном смысле он был доволен ничем, тем, что есть "ничто". В восемнадцати фугах от его лица было "ничто" - пустое пространство, и если возможно было вообще определить источник его удовлетворения, то искать его следовало в разглядывании пустого пространства перед ним.
Кроме того, возникало ощущение, что он находится в ожидании чего-то. Непонятно, чего он ждал - того ли, что должно вот-вот случиться, или того, что случится в конце недели, а может быть, того, что случится тогда, когда ад покроется льдами, а компания "Бритиш телекомп" наладит наконец телефонную связь, было неясно, так как для него все это было едино. Случись что-нибудь из этого - он был бы доволен, а если нет - был бы доволен ничуть не меньше.
Кейт считала, что человек, способный находить в этом удовлетворение, должен быть самым несчастнейшим существом.
- Что с ним? - спросила она тихо, мгновенно почувствовав неловкость от того, что говорила в третьем лице о человеке, который находился тут же и, возможно, мог сам сказать о себе. И действительно он вдруг неожиданно заговорил.
- А, м-м... привет, - сказал он. - О'кей, да-да, спасибо.
- М-м, здравствуйте, - сказала она в ответ, хотя такой ответ звучал несколько нелепо. Или, скорее, нелепостью было сказанное мужчиной. Стэндиш знаком дал понять, что не следует поддерживать разговор с пациентом.
- Э, да, вполне подойдет, - сказал довольный всем человек. Он сказал это как автомат, без всякого выражения, словно повторяя чужие слова под диктовку.
- Еще какой-нибудь сок, - добавил он. - О'кей, спасибо.
Тут он замолчал и снова ушел в созерцание пустоты.
- Очень необычный случай, - сказал Стэндиш, - то есть, вернее, мы в этом убеждены, совершенно уникальный. Я никогда не встречал в своей практике чего-нибудь, хоть отдаленно напоминающего это заболевание. Было практически невозможно установить природу этого явления, поэтому мы даже не стали утруждать себя попытками дать ему какое-то название.
- Следует ли мне помочь господину Элвису занять прежнее положение в постели? - обратился к Стэндишу санитар. Стэндиш молча кивнул. Он не собирался тратить слова на каких-то прислужников.
Санитар наклонился к пациенту и сказал, что постель готова.
- Господин Элвис, - начал он.
Господин Элвис, казалось, с трудом выплыл из тумана грез.
- А! Что? - слабо переспросил он.
- Вам помочь лечь в постель?
- Ах да. О да, благодарю вас. Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Несмотря на свой ошарашенный и сбитый с толку вид, господин Элвис вполне способен был сам, без чьей-либо помощи, лечь в постель. Единственное, чем мог помочь санитар, - это увещевать и подбодрять какими-нибудь ласковыми словами. Как только господин Элвис удобно устроился, санитар вежливо кивнул Стэндишу и сошел со сцены.
Откинувшись на сооружение из множества подушек, господин Элвис вновь впал в свое обычное трансообразное состояние. Голова его склонилась на грудь, а взгляд уперся в одну из костлявых коленок, выпиравших из-под одеяла.
- Соедините меня с Нью-Йорком, - потребовал он.