Потом допрашивал лаборантку из поликлиники о хулиганских действиях гражданина Конопелько, показания которой состояли из одной фразы: «Я ничего не видела, потому что с крови ушла на мочу». Видимо, чем ниже культурный уровень, тем труднее допрашивать этого человека. Впрочем, тем труднее распознать ложь, чем выше культурный уровень.
Затем было совещание у прокурора района («у преступности надо выбивать почву, чтобы и корней не оставалось»), а после составлял обвинительное заключение до шести часов. И все. И только-то? А дня нет.
Казалось, что в передней стоит медведь, шкура которого вместо шерсти проросла изумрудно-блестящим мхом. Свет из иллюминатора падал на его спину, особенно зеленя плечи и громадную, рахитично разбухшую голову.
— Раздевайтесь, — предложила ему хозяйка.
Медведь схватился лапами за голову и снял ее, как водолазный шлем, только что не отвинтил. Потом снял и шкуру. Хозяйка взяла одежду и небрежно повесила.
— Проходите.
Женщина — из мехов вылущилась молодая женщина — подняла с пола белевшую сумку и пошла в дверь, указанную хозяйкой.
В длинной комнате тлел красный полумрак. Его распылял торшер, который приземисто раскинул мухоморный абажур. За ним полыхали блестящие огненные портьеры, завесившие огромное окно. Такими же портьерами была зашторена левая стена. По правой вытянулись застекленные полки, уставленные книжными томами. Под ногами пунцовел ковер.
— Садитесь, — сказала хозяйка, кивнув на алое лохматое кресло, и села в такое же, только стоявшее подальше, за световым кругом.
Гостья опустилась в мягкий ворс. Сумка встала рядом, крепко прильнув к ногам.
— Чем могу помочь?
От этого вопроса женщина ринулась к сумке, щелкнула замком и вытащила большую коробку конфет, тоже красную, словно подобранную к этому интерьеру. Гостья держала ее, не зная, куда положить, — в комнате не было стола.
— Рой, возьми, пожалуйста.
Женщина обернулась…
— Аах! — воскликнула она, отпрянув от клыкастой пасти.
— Не бойтесь, он умный.
Рой настырно потянулся к руке, осторожно прищемил коробку зубами и понес ее из комнаты.
— Как звать-то вас, милочка?
Гостья вздохнула, сгоняя испуг:
— Юлия. Мне дала ваш адрес дворничиха…
— Что вы хотите, милочка? — перебила хозяйка.
Юлия опять вздохнула — теперь она подбирала слова, чтобы выразить просьбу.
— Аделаида Сергеевна, у меня большая кооперативная квартира, есть своя машина, Георгий хорошо получает. У нас все есть. Вот и пришла посоветоваться…
Она умолкла, вновь подыскивая слова.
— О чем, милочка? — не выдержала хозяйка, так и не признав ее имени.
— Сама не знаю о чем.
— Ну, милочка, мои сеансы должны быть целенаправленны.
— Я объясню, — заторопилась Юлия. — Живем хорошо, а Георгий сидит как в воду опущенный. Все есть, и в то же время чего-то не хватает. Купили стереофонический магнитофон за семьсот рублей, и стоит зря. Какая-то промеж нас скука. Вчера спать легли в восемь часов. Я уж боюсь, как бы он с этой скуки не пошел искать приключений.
— Понятно, — сказала Аделаида Сергеевна, — вы, милочка, утратили доминанту.
— Что утратила?
— Женскую доминанту. Явление может прогрессировать, и тогда неминуемы эти… как вы их называете… приключения. Если желаете, я вам помогу.
— Конечно, желаю, — обрадовалась гостья.
— Сто рублей.
Юлия мгновенно склонилась к сумке, вытащила две пятидесятирублевые бумажки и замерла, вспомнив про собаку.
— Один умный человек, — философски заметила хозяйка, — сказал, что деньги не пахнут. А вот Рой считает, что пахнут. Не берет их, брезгует. Положите на торшер.
Столик, оказывается, был — маленький, приделанный к светильнику полированный овал. Юлия торопливо положила деньги и вернулась в кресло, усаживаясь основательнее, для сеанса. Ее лицо, взбухшее ранним жирком, розово засветилось, как и все в этой комнате. Она еще раз глянула по сторонам, обнаруживая все новые детали…
За хозяйкиным креслом высилось большое растение с узкими светло-бурыми листьями и корзиночками цветов, яркими, как раздавленные плоды граната. На ковре, у ног Аделаиды Сергеевны, стояла бордовая ваза чешского стекла с пирамидой оранжевых апельсинов. Книги, маленькие и большие, тонкие и толстые, но все красных оттенков, словно здесь собрались одноцветные переплеты всего мира. Юлия перевела взгляд на платье Аделаиды Сергеевны — на фоне раскаленной солнцем глины бежали вверх юркие золотые ящерицы с раздвоенными языками.