Он клал «Науку о запахах» в портфель и на стук двери не обернулся, полагая, что начинается разгерметизация.
— Хорошо, что не ушли, — сказал прокурор.
Рябинин обернулся, увидел у него в руках бумажки и подумал совершенно обратное, потому что эти бумажки означали появление пятнадцатого пункта в плане.
— Базалова заболела. Посмотрите эти странные жалобы.
Слово «странные» прокурор чуть выделил, намекая, что жалобы интересны. Мол, не просто работа, а интересная работа, мол, специально для вас.
Рябинин взял разномерные листки, схваченные на уголках скрепкой, опустил их в портфель рядом с «Наукой о запахах» и шумно вздохнул.
— Там опросить человека три да решить вопрос о составе преступления, понял его вздох прокурор.
— Хитрый вы, Юрий Артемьевич, — буркнул Рябинин, надевая плащ.
— Почему же?
Прокурор потянулся к своему носу, намереваясь его пошатать, но руки не донес. Эта привычка — в задумчивости пошатывать нос — стала притчей во языцех. На новогоднем вечере даже была пропета частушка: «Когда вопросы он решает, то нос усиленно шатает. Хорошо, шатает свой, а не чей-нибудь чужой». Юрий Артемьевич справился с некрасивой привычкой — теперь вцепился в подбородок и двигал челюсть туда-сюда.
— Эти жалобы я видел у вас на столе еще вчера. Мне вы принесли их сегодня, в пятницу, в самом конце дня, намекая, что можно поработать дома.
Прокурор улыбнулся и отпустил подбородок.
— Я и сам беру работу на дом.
— Сами можете, а загружать подчиненного не имеете права.
— Ну, чем вы будете заниматься два дня? Смотреть телевизор?
— Не держу.
— Играть в домино, карты, шахматы?
— Не играю.
— Болеть за какую-нибудь команду?
— Век не болел.
— Копаться в земле? У вас нет участка. Тогда, пить вино?
— Гостей не жду.
— Может быть, вы стоите в очереди за коврами?
— Нет, — поддержал игру Рябинин.
— Сергей Георгиевич, вы не умеете отдыхать, как все нормальные люди…
— Упустили рыбалку, прибивание полочек, обед у тещи, прогулки с пуделем и вязание крючком.
— Этим вы тоже не занимаетесь. А если не умеете отдыхать, тогда работайте.
— А если у меня есть хобби? — спросил Рябинин.
— Не представляю вас собирающим значки, спичечные наклейки или бутылочные этикетки…
— А серьезного увлечения вы не представляете? — улыбнулся Рябинин, говоря уже не о себе.
— Уж не ищете ли вы смысл жизни? — улыбнулся и прокурор.
— Ищу, — неожиданно для себя и чуть с вызовом признался следователь.
— Ну, это не хобби, — посерьезнел Беспалов, заметив, что его подчиненный заметно покраснел.
— Да, это не хобби.
Юрий Артемьевич на секунду задержал его руку в своей: хотел сказать, или спросить, или хотел поспорить… Но они уже прошли коридор и были у выхода.
То зимнее небо, которое, спасаясь от солнца, опустилось на землю, теперь опустилось и на Рябинина. Липким холодом оно коснулось лица, но больше всего ему подошли стекла очков, которые сразу побелели от незримых капель, словно кто-то шел рядом и бесшумно работал распылителем. Идти пешком сразу расхотелось — только очки будешь протирать. Рябинин шагнул в троллейбус, который по воде подкатил с шипением…
Лида была дома. Она пролетела мимо, коснувшись губами его щеки, и понеслась на кухню — видимо, только что пришла и готовила еду. Там уже что-то шипело.
Рябинин быстренько разделся до трусов и приоткрыл дверь на балкон. Одна из тех мыслей, которые потоком бегут в нашем сознании и пропадают невесть куда, вдруг попыталась остановиться. Но с балкона ринулся холодный воздух частичка зимнего неба, и Рябинин взял гантели. Тело, просидевшее день неподвижно, теперь наслаждалось работой; оно уже перестало чувствовать холод и порозовело. Но был еще резиновый жгут, который то щелкал по спине, опадая, то дрожал, растягиваясь на вытянутых руках.
— Кушать подано! — донеслось из кухни.
Рябинин трусцой пробежал в ванную. Телу предстоял еще один праздник горячая вода. И тело праздновало вместе с душой, потому что, как известно, душа человека обитает в его же собственном теле…
Лида сидела за столом в своем любимом халате — зеленом, линялом, из мягкой фланели. Волосы, брошенные свободно, как им бросилось, закрывали всю спину и плечи. Казалось, Лида выглядывает из шалашика.
— А ведь я догадался, почему ты любишь этот халат, — сообщил он, приглаживая мокрый затылок.