Когда вошли в аул, Кашфулла повторил данное мальчишкам обещание.
— К вечеру, сколько наберем, дадим муки. Вот Кур-бангали-агай, он и сообщит вам.
В сельсовете уполномоченного уже не было, ушел в правление колхоза. Дяденька этот, оказывается, приехал, чтобы растолковать людям, что нельзя собирать прошлогодние колосья в поле и есть. Кто поест, того скрутит болезнь по названию «септическая ангина». Многие уже от нее умерли. Сегодня вечером он соберет народ в клубе и прочитает лекцию, все объяснит.
Курбангали истомленного гнедка сразу поить не стал, пусть остынет, отвел мерина в тень сарая и положил перед ним сена. Кашфулла же, тяжело поднявшись по ступенькам, вошел в дом. Пока шел от двери до стула, приткнувшегося к столу, чуть не потерял сознание, даже качнулся раз. Однако дошел благополучно, сел, немного погодя вынул из кармана гнилые колоски, высыпал на стол, долгим взглядом осмотрел их, словно перебрал каждый, шея начала гнуться, и он двумя руками обхватил голову. Долго сидел так. Не просто из нутра, откуда-то с самых глубин души всплыл комок, встал в горле, широко вдруг распахнулась грудь. И рыдание, что должно выйти горлом, вырвалось из этих вот открывшихся ворот. Всю жизнь копившиеся горькие слезы обожгли глаза. На чистый, добела отскобленный стол капнула слеза, потом другая, потом еще… еще… и еще… Соленые эти слезы омочили лежавшие перед председателем отравные серые колоски. Одна слеза на торчащей ости долго висела, не падая. Только раз всхлипнул Кашфулла — когда разверзлась грудь. Потом уже плакал беззвучно. И плакал долго. Встал на пороге Курбангали, ни войти не решился, ни выйти. Председатель почуял его сразу, но плача своего не унял. Слишком много накопилось слез… Наконец он выплакался, правой ладонью сгреб все колоски в кучу. Там, где лежали они, остался влажный след. Он поднял глаза и пристально, словно впервые увидел, посмотрел на ровесника.
— Ну, Курбангали, а теперь что будем делать?
— Сначала выплачься. Вволю, без остатка… А там подумаем.
— Кажись, без остатка уже.
— Ты не торопись. Ты плачь. Не от позднего же раскаяния эти слезы. Это Ильяса-пророка, людей от бед избавляющего, святые слезы. Если бы сейчас не поплакали, завтра над могилками пришлось бы плакать, — сказал Курбангали и уже сам начал всхлипывать.
— Что делать, Курбангали? Из чего лепешки печь будем? Курбангали пошел и сел на скамейку возле стены, снял шляпу, вытер глаза.
— Подумаем.
— Думать мало, придумать нужно.
— На дне ларя у нас фунтов десять ржаной муки-то есть… Серебряночка на крайний случай держит. Убедишь, что когда из ливатора рожь привезут, сполна вернешь, может, и даст.
— Убедить-то можно… Гульгайша тоже килограмма два наскребет. Только этого мало. И в колхозе сейчас ни крупинки.
— Погоди-ка! — Курбангали вскочил даже. — Давай я к Халфетдину, соседу моему, загляну. Хоть и самих прижало, но человек он не прижимистый. Что-нибудь да есть.
Плотник одноногий Халфетдин всегда жил состоятельней, чем соседи. Муж умел добывать, жена умела добытое удержать. Курбангали, однако, за всякой нуждой к ним не бегал, соседей зря не теребил. Тот сосед хорош, который в долг дать может, а того лучше тот, кто не одалживается сам. Эту неписаную заповедь Курбангали усвоил смолоду и просьбами людей старался не донимать.
…Один сосед, рассказывают, за всякой мелочью, что ни день, к соседу бежит. Вот так залетел однажды и просит аркан. А тот ему:
— С радостью бы, сосед, да занят он у меня, я рожь в него ссыпал.
— А что, мешков разве нет? — разинул рот проситель.
— Мешки-то есть, да я в них брагу поставил бродить, вон рычит уже в мешках: а ну, кого с ног сбоднут?
— Как же так, агай? Разве бочки у тебя нет?
— И бочка была. Только один вот такой же одолжил, поле боронить.
— Вот недотепа! Чего же он бороной не боронит? — изумился сосед, коему даже аркана самому сплести было невдомек.
… - Право соседа — право божье, Курбангали. Лучше сам упаду, чем твоему слову споткнуться дам, — сказал Халфетдин. — Есть мешок муки, четверть твоя. И половины бы не жалко, но, сам знаешь, малые внуки в доме. Им на расти-руху держим.
— С такой большой просьбой я к тебе, Халфетдин-агай, не ради себя пришел, для сельсовета прошу. Такая нужда выпала. Через три дня вернем. — А от чего такая нужда, уточнять не стал.
— Сельсовету дашь, сам ли съешь, мне дела нет. Сейчас вернешь — сейчас спасибо, а не сможешь — до новины подожду. У меня и проса еще немножко есть.