Вечером, в одно из первых дежурств Исакова на «Диане», старший комендор «Изяслава» Иван Капранов, близкий к большевикам, отечески разъяснил мичману, что ему не стоит укорачивать буянов, — невзначай обидят, а команда справится с ними сама. Капранов стал одним из его опекунов на годы. Не ущемляя самолюбия и даже соблюдая субординацию, он вводил Исакова в «курс момента», чтобы тот по горячности и незрелости не нарвался на стычки с матросами из чужих экипажей.
Так же вежливо Капранов и большевик Злыднев, турбинный машинист, оставили однажды дежурного мичмана по «Диане» под арестом «при каюте часика на два», предварительно отключив в каюте телефон: на «Изяславе» назревал скандал, провоцируемый Валдайским, и вожаки революционных матросов предпочли в тот вечер сбросить в бухту дрессированного бульдога, а потом без шума спровадить его хозяина, но расправу над офицерами предотвратить.
Опять — «школа I и II ступени». Значит, мичману начинают доверять. Во всяком случае, к нему приглядываются те, кого готов перевешать Валдайский.
В те дни мичман мало чем отличался от матросов. Инструментом научился владеть еще на дорогах Кавказа и в гараже Технологического. Белоручкой не был и в двух кампаниях практики на морях Тихого океана. Поселился — единственный из офицеров — в одной из кают корабля, опутанного всевозможными шлангами, проводами, электрокабелем, а когда внезапно кабель замкнуло и в каюте случился пожар, не побежал звать нижние чины, сам нашел на посту сбрасывания мин топор, обмотал рукоять ветошью и перерубил проводку.
Каждое лыко шло в строку. Даже то, что мичман редко появлялся в офицерском блеске. Днями он не вылезал из «синего рабочего» — из комбинезона чертовой кожи; так удобнее лазать на брюхе возле турбин, проникать во все горловины и люки, изучая каждую щель. И всегда — с тетрадочкой, с карандашиком: ревизору и второму минному офицеру необходимо заполучить в тетрадочку схемы всех систем и устройств. Его, впрочем, все интересовало, независимо от практической пользы. Зато в кают-компании или на дежурстве Исаков появлялся подтянутый и выутюженный, не отрекаясь от своего мичманского чина и не подлаживаясь, как некоторые, считающие расхристанный вид признаком демократизма.
В одной из черновых записей о патриотизме — ложном и настоящем — Иван Степанович обдумывал сложность положения тех кадровых офицеров, которые считали своим моральным долгом летом 1917 года противостоять немцам в Моонзунде, фактически поддерживая в этом большевиков, хотя и не соглашаясь с их программой социальных реформ.
«Война с немцами успокаивала совесть, делаешь что-то для своей родины — России, рискуя даже жизнью. Война, настоящая война, не в тылах, а на фронте, требует от человека многого. И физического и морального напряжения. Некоторых она даже одурманивает и держит все время в состоянии эйфории. Поэтому для многих офицеров участие в войне было облегчением, отвлечением от необходимости анализировать и решать сложные вопросы, как отношение к Временному правительству, к эсерам или меньшевикам с их программами, якобы «народными», но резко отвергаемыми представителями самого народа, одетого в серые шинели. Сознание, что ты выполняешь патриотический долг, спасло немало офицеров от самоубийства или временно спасало от циничного наплевания на все и вся, а также от необходимости выбрать какую-либо партию и активно включиться в политическую жизнь страны».
Мичман Исаков не сожалел об утраченной перспективе офицерской карьеры, не выжидал, не приспосабливался. Но ему казалось, будто он стоит — и можно стоять — от революции и борьбы партий в стороне. Он, как это всегда бывает с молодыми моряками, попадающими на свой первый — и желанный — корабль, полюбил «Изяслав» настолько, что считал его лучшим из всех миноносцев. Даже спустя почти полвека он помнил «Изяслав», держал перед собой в кабинете его крупно увеличенную фотографию и однажды, полемизируя с буржуазной прессой, написал: «В разгар революционных событий с верфей Ревеля вышли и приняли участие в боях с немецким флотом в 1917 г. «Изяслав» и «Автроил», имевшие 5-пушечный бортовой залп и только два торпедных аппарата. Если сейчас, сорок пять лет спустя, перебрать в памяти дестройеры и лидеры всех флотов мира, то станет ясным, что вытеснение торпедных труб артиллерийскими установками началось с их русского прототипа «Изяслав», который доблестно воевал во второй мировой войне под именем «Карл Маркс»».