Я была не против рассказать о себе, поскольку мне не было необходимости рассказывать много. Никто из них не согласился бы оказаться на моем месте. Я даже не знала, поймут ли они, отчего я так долго терпела. Раньше, если мне нужно было разжалобить кого-то — например, врача, выписывающего рецепты на антидепрессанты, — я всегда упоминала про то, как мне приходится каждый день за ним убирать, поскольку он не может сам ходить в туалет. Забавно, но я с этим смирилась. Зато мне никак не свыкнуться с мыслью, что моя жизнь кончена, моя бессмысленная, невыносимо тяжелая, скучная, тусклая жизнь, в которой и надежды давно никакой нет… А уж убирать за ним — это мелочи. Зато именно эти слова заставляли доктора достать ручку.
— Ты правильно решила, — сказала Джесс, когда я закончила своей рассказ. — Тут и думать не о чем. А если передумаешь, то только пожалеешь об этом.
— Люди как-то справляются, — возразил Мартин.
— Например? — спросила Джесс.
— У нас на шоу была женщина, чей муж пролежал в коме двадцать пять лет.
— И что? Все это ради того, чтобы попасть на утреннее шоу?
— Нет, я просто сказал.
— Что сказал?
— Что все возможно.
— Но не сказал, зачем все это было нужно.
— Может, она любила его.
Они быстро говорили. И Мартин, и Джесс, и Джей-Джей. Прямо как в мыльных операх, где все всегда знают, что сказать. Я бы ни за что не смогла говорить так быстро — по крайней мере, не тогда; я вспомнила, что за последние двадцать с лишним летя почти не разговаривала. А человек, с которым я разговаривала больше всех, ответить мне не мог.
— Да что там любить? — не могла угомониться Джесс. — Он же овощ. Даже, скорее, овощ в коме.
— Но он ведь не был бы овощем, не находись он в коме? — спросил Мартин.
— Я люблю своего сына, — перебила я. Мне не хотелось, чтобы они подумали иначе.
— Да, — откликнулся Мартин. — Конечно, любишь. Мы совсем не сомневались в этом.
— Хочешь, мы его убьем? — предложила Джесс. — Я могу сделать это прямо сегодня. А потом покончу с собой. Мне это ничего не стоит. А у него ведь все равно особенных причин жить дальше нет. Если бы этот бедняга мог говорить, то, возможно, даже поблагодарил бы меня.
У меня на глаза навернулись слезы, и Джей-Джей это заметил.
— Ты совсем охр…, идиотка! — заорал он на Джесс. — Только посмотри, что ты наделала!
— Ну, извините, — отозвалась Джесс. — Просто мысль.
Но плакала я не из-за предложения Джесс. Я ревела оттого, что смерть Мэтти — это единственное, чего я желала, что могло вернуть мне желание жить. А понимая настоящую причину своих слез, я плакала еще сильнее.
Мартин
Обо мне всем все было известно, так что смысла в каких-то рассказах я не видел, и объяснил им это.
— Да ладно тебе, чувак, — протянул Джей-Джей в своей отвратительной американской манере.
По-моему, этим янки требуется очень немного времени, чтобы вывести собеседника из равновесия. Я знаю, они наши друзья и все такое, они уважают добившихся чего-то в своей жизни людей — в отличие от жителей этого острова, больше похожего на кишащую всякой мерзостью мусорную кучу, — но все равно эти американские штучки выводят меня из себя. Если бы вы его увидели, то подумали бы, что он тут устраивает промо-акцию в поддержку своего нового фильма. Вам бы и в голову не пришло, что он работает разносчиком пиццы.
— Мы просто хотим услышать твою версию случившегося, — объяснила Джесс.
— Да нет никакой «моей версии». Черт, я вел себя как последний идиот, и теперь за это расплачиваюсь.
— То есть ты не хочешь оправдаться? Даже перед нами, твоими друзьями? — спросил Джей-Джей.
— Она только что в меня плюнула. Это что ж за дружба такая?
— Слушай, не веди себя как ребенок, — сказала Джесс. — Мои друзья всегда на меня плюют, но я никогда не принимаю это на свой счет.