– Как я рада, что вы пришли, – церемонно произнесла она. – Роджер ждет вас у себя в кабинете. Ненавидит вечеринки. Он работает.
– При таком бедламе?
– Это ему не мешает. Кэнди подаст вам выпить – или, может быть, хотите сами пойти к бару?
– Хочу сам, – сказал я. – Простите за тот вечер. Она улыбнулась.
– По-моему, вы уже извинились. Это пустяки.
– Никакие не пустяки.
Улыбка исчезла у нее с лица, едва она, кивнув, отвернулась и отошла. В углу, возле огромных стеклянных дверей, я углядел бар. Передвижной, на колесиках. Я двинулся к нему, стараясь ни на кого не налететь, и тут кто-то сказал:
– О, да это м-р Марлоу.
Я обернулся и увидел м-с Лоринг. Она сидела на диване рядом с чопорным мужчиной в очках без оправы и с козлиной бородкой, похожей на след от сажи.
У нее был скучающий вид. Он сидел молча, скрестив руки, и хмурился в пространство.
Я подошел. Она улыбнулась и протянула мне руку.
– Это мой муж, доктор Лоржнг. Эдвард, это м-р Филип Марлоу.
Парень с бородкой мельком глянул на меня и еле заметно кивнул. Других движений не произвел. Видимо, экономил энергию для более важных дел.
– Эдвард очень устал, – сказала Линда Лоринг. – Эдвард всегда очень устает.
– С врачами это бывает, – заметил я. – Принести вам что-нибудь выпить, м-с Лоринг? Или вам, доктор?
– Ей уже хватает, – изрек он, ни на кого не глядя. – Я не пью. Чем больше смотрю на пьющих, тем больше этому радуюсь.
– Вернись, малютка Шеба, – мечтательно произнесла м-с Лоринг.
Резко повернувшись, он угрюмо посмотрел на нее. Я ретировался в направлении бара. В обществе мужа Линда Лоринг казалась другим человеком. В голосе и выражении лица сквозила язвительность, которой в недавнем нашем разговоре я не чувствовал, хотя она и злилась.
У бара стоял Кэнди. Спросил, что я желаю выпить.
– Пока ничего, спасибо. Меня просил зайти м-р Уэйд.
– Es muy occupado. Senor. Очень занят. Я решил, что любовь к Кэнди мне не грозит. Я молча взглянул на него, и он тут же добавил:
– Но я иду посмотреть. De pronto, Senor. Он осторожно пробрался сквозь толпу и моментально вернулся.
– О'кей, приятель, пошли, – бодро пригласил он.
Я последовал за ним в глубину дома. Он открыл дверь. Я вошел, он прикрыл ее за мной, и шум сразу затих. Комната была угловая – большая, тихая, прохладная. За стеклянной дверью виднелись розовые кусты, в окне сбоку установлен кондиционер. С порога было видно озеро и Уэйд – он растянулся на длинном кожаном диване. На солидном письменном столе светлого дерева стояла пишущая машинка, рядом с ней – стопа желтой бумаги.
– Молодец, что пришли, Марлоу, – протянул он лениво. – Располагайтесь.
Пропустили уже глоток-другой?
– Нет еще. – Я сел и посмотрел на него. На вид он был еще бледный и потрепанный. – Как ваша работа?
– Прекрасно, только утомляюсь быстро. Жалко, что после четырехдневного запоя так паршиво себя чувствуешь. Иногда в это время лучше всего пишется. В нашем деле стоит заклиниться от напряжения – и конец, ничего не выходит.
Главное, чтоб легко работалось – тогда получается. Все, кто говорит наоборот, врут, как сивый мерин.
– Может быть, это зависит от человека, – заметил я. – Флоберу нелегко работалось, а писал он прилично.
– О'кей, – сказал Уэйд и сел. – Значит, Флобера читаете, значит, вы интеллектуал, критик, ценитель литературы. – Он потер лоб. – Я завязал, и это омерзительно. Мне противен любой человек со стаканом в руке. Надо идти туда и улыбаться всем этим гнусным гадам. Все они знают, что я алкоголик.
Всем интересно, что же я пытаюсь утопить в вине. Какая-то фрейдистская сволочь объяснила, что пьянство – это способ спастись бегством. Любой десятилетний ребенок это знает. Если бы у меня, боже избави, был десятилетний сын, он бы спрашивал: «Папочка, от чего ты бежишь, когда напиваешься?»
– Я так понял, что у вас это недавно началось, – сказал я.
– Просто в последнее время хуже стало, но выпить всегда был не дурак. В молодости легче отходишь. А когда уже за сорок, тут дело другое.
Я откинулся и закурил.
– О чем вы хотели со мной поговорить?
– А вы как думаете – от чего я убегаю, Марлоу?
– Понятия не имею. Информации недостаточно. Кроме того, все от чего-нибудь убегают.
– Но не все напиваются. А вы от чего убегаете? От своей молодости, или от угрызений совести, или от сознания, что вы мелкий деятель мелкого бизнеса?
– Понятно, – сказал я. – Вам нужно кого-то оскорбить. Давайте, старина, не стесняйтесь. Когда будет больно, я скажу.
Он усмехнулся и взъерошил короткие вьющиеся волосы. Затем ткнул себя пальцем в грудь.
– Полюбуйтесь на мелкого деятеля мелкого бизнеса, Марлоу. Все писатели – подонки, а я самый подонистый. Я написал двенадцать бестселлеров, и если удастся закончить этот бред, что лежит на столе, возможно, будет и тринадцатый. И ни один из них не стоит пороха, которым надо бы их всех взорвать к чертовой матери. У меня прелестный дом в весьма респектабельном районе, где хозяин весьма респектабельный мультимиллионер. У меня прелестная жена, которая меня любит, и прелестный издатель, который меня любит, а сам я люблю себя больше всех. Я эгоист, сукин сын, шлюха или сутенер от литературы – что вам больше нравится – отъявленный мерзавец. Итак, чем вы можете мне помочь?
– А чем надо?
– Почему вы не обижаетесь?
– На что обижаться-то? Просто слушаю, до чего вы себя ненавидите. Это скучно, но для меня не оскорбительно.
Он хрипло засмеялся.
– Вы мне нравитесь, – сообщил он. – Давайте выпьем.
– Здесь не буду, дружище. Я вам не пара. Не желаю смотреть, как вы развяжете. Помешать вам нельзя, но и помогать я не обязан.
Он встал, – Не обязательно пить здесь. Пошли туда. Полюбуемся на избранное общество, в котором приходится вращаться, когда разбогател и переехал к ним поближе.
– Ладно вам, – сказал я. – Бросьте это. Кончайте. Они такие же, как все.
– Ara, – упрямо продолжал он. – Вот в этом-то беда. Кому они нужны такие?
Высший класс здешних мест, а чем они лучше шоферни, которая хлещет дешевый виски? Даже хуже.
– Кончайте, – повторил я. – Хотите накачаться – давайте. Но не вымещайте это на других, которые тоже зашибают, но при этом не отлеживаются у д-ра Верингера и не сбрасывают в чокнутом виде своих жен с лестницы.
– Ara, – произнес он и внезапно сделался спокоен и задумчив, – Вы прошли испытание, дружище. Не хотите здесь пожить немножко? Большую пользу бы мне принесли просто своим присутствием.
– Не понимаю, какую.
– Зато я понимаю. Просто чтоб вы были здесь. Тысяча в месяц вас заинтересует? Я зверею, когда напиваюсь. Не хочу звереть. Не хочу напиваться.
– Я вам помешать не смогу.
– Поживите месяца три. Я бы кончил проклятую книгу и уехал отдыхать куда-нибудь подальше. Залег бы в горах Швейцарии и очистился душой и телом.
– Книгу? Вам так деньги нужны?
– Нет. Просто раз начал, надо закончить. Иначе мне крышка. Я вас как друга прошу. Для Леннокса вы не то сделали.
Я встал, подошел к нему вплотную и взглянул в упор ему в глаза.
– Я Леннокса довел до смерти, мистер. Его из-за меня убили.
– Чушь. Не сентиментальничайте, Марлоу. – Он провел рукой по горлу. – У меня эти чувствительные барышни вот где сидят.
– Чувствительные? – спросил я. – Или просто добрые?
Он отступил и наткнулся на край дивана, но удержался на ногах.
– А ну вас к черту, – сказал он ровным голосом. – Нет, так нет. Вы-то тут ни при чем. Просто мне нужно кое-что узнать, дозарезу нужно. Вы не знаете, что это, да, может, я и сам не знаю. Но что-то есть, точно, и мне это нужно узнать.
– Про кого? Про вашу жену? Он выпятил губу, потом прикусил.
– Кажется, про меня самого, – сказал он. – Пошли, мы ведь выпить хотели.
Он подошел к двери, распахнул ее, и мы вышли.