– Хватит ломать комедию, – грубо сказал я. – Где ваша жена?
Он вежливо поднял глаза.
– Моя жена будет дома в положенный час. Несомненно, к тому времени я отключусь, и она сможет развлекать вас, как ей заблагорассудится. Дом будет в вашем распоряжении.
– Где револьвер? – внезапно спросил я. Он вроде бы удивился. Я сказал, что в прошлый раз положил его в стол.
– Теперь его здесь нет, точно, – сказал он. – Можете поискать в ящиках, если угодно. Только копирку не воруйте.
Я подошел к столу и обшарил его. Нет револьвера. Интересная новость!
Возможо, его спрятала Эйлин.
– Слушайте, Уэйд, я спрашиваю, где ваша жена. По-моему, ей нужно приехать домой. Не ради меня, друг мой, а ради вас. Кто-то должен при вас побыть, а я не стану ни за какие коврижки.
Он бессмысленно смотрел в пространство, все еще держа чек. Поставив стакан, разорвал чек вдоль, потом еще раз и еще, а клочки бросил на пол.
– Очевидно, сумма слишком мала, – заметил он. – Дорого же вы берете за услуги. Даже тысяча долларов и моя жена в придачу вас не устраивают. Жаль, но прибавить не могу. Себе вот добавлю. – Он похлопал по бутылке.
– Я пошел, – заявил я.
– Но почему? Вы же хотели, чтобы я что-то вспомнил. Здесь, в бутылке, моя память. Имейте терпение, старина. Вот накачаюсь как следует и расскажу вам про всех женщин, которых убил.
– Ладно, Уэйд. Посижу еще немножко. Но не с вами. Если понадоблюсь, запустите стулом в стенку.
Я вышел, оставив дверь открытой. Прошел через большую гостиную, во внутренний дворик, поставил шезлонг в тень и растянулся в нем. Холмы за озером окутывала голубая дымка. От невысоких гор на западе потянуло океанским бризом. Он очищал воздух от пыли и жары. В Беспечной Долине стояло идеальное лето, как и положено. Фирма «Райские Кущи, Инк.», число акций строго ограничено. Только для лучших людей. Никаких уроженцев Центральной Европы. Только сливки, верхний слой, милые, прелестные люди. Вроде Лорингов и Уэйдов. Чистое золото.
Глава 35
Я пролежал так полчаса, пытаясь сообразить, что делать дальше. Часть моей души желала, чтобы он напился в дымину – посмотреть, что получится. Я думал, что ничего страшного с ним не случится в его собственном кабинете и в его собственном доме. Он мог снова упасть и разбиться, но для этого нужно пить долго. Он вливал в себя виски, как в бочку. И почему-то пьяные никогда сильно не расшибаются. Его снова могло обуять чувство вины. Скорее всего, на сей раз он просто заснет.
Другая часть души хотела бежать отсюда навсегда, но к этому внутреннему голосу я никогда не прислушивался. Если бы прислушивался, то остался бы в родном городке, работал бы в скобяной лавке, женился на дочке хозяина, завел пятерых ребятишек, читал бы им по воскресеньям юмористический раздел из газеты, давал подзатыльники за непослушание и собачился бы с женой из-за того, сколько им выделить карманных денег и какую программу разрешать смотреть по телевидению. Я мог бы даже разбогатеть – в масштабах городка: восьми комнатный дом, две машины в гараже, курица по воскресеньям и «Ридерз Дайджест» на столике в гостиной, у жены чугунный перманент, а у меня бетонные мозги. Нет уж, друзья, угощайтесь сами. Мне подавайте большой, мрачный, грязный, преступный город.
Я встал и вернулся в кабинет. Он сидел, вяло уставившись перед собой тусклыми глазами. Бутылка виски была уже наполовину пуста. Он взглянул на меня, как лошадь глядит через забор.
– Вам чего?
– Ничего. Все в порядке?
– Не приставайте. У меня на плече сидит человечек, рассказывает мне сказки.
Я взял с тележки еще сандвич и стакан пива. Прожевал сандвич и выпил пиво, прислонившись к письменному столу.
– Знаете что? – внезапно спросил он вполне ясным голосом. – У меня когда-то был секретарь. Для диктовки. Отказался от него. Мешало, что он сидит и ждет, когда я начну творить. Ошибка. Надо было бы его оставить.
Пошли бы слухи, что я гомосексуалист. Умники, которые не умеют писать и поэтому пишут рецензии, раздули бы это и сделали мне рекламу. Ворон ворону глаз не выклюет, понимаете. Все до единого педики, черт бы их побрал.
Педераст в наш век – главный арбитр по вопросам искусства, приятель.
Извращенцы теперь – главные люди.
– Почему теперь? Их вроде всегда хватало. Он на меня не посмотрел.
Говорил сам с собой. Но слышал, что я сказал.
– Конечно, еще тысячи лет назад. Особенно в эпохи расцвета искусств.
Афины, Рим, Ренессанс, елизаветинский период, романтизм во Франции – всюду их полно. Читали «Золотую ветвь»? Нет, слишком толстая книга для вас. Ну, хоть сокращенный вариант. Надо прочесть. Доказывает, что наши сексуальные привычки – чистая условность, вроде черного галстука к смокингу. Вот я. Пишу про секс, но у меня он весь в оборочках и нормальный.
Он взглянул на меня и усмехнулся.
– Знаете что? Я обманщик. В моих героях по два с половиной метра росту, а у героинь мозоли на заду от валяния в постели с задранными коленями.
Кружева и оборочки, шпаги и кареты, элегантность и беспечность, дуэли и благородная смерть. Все вранье. Они употребляли духи вместо мыла, зубы у них гнили, потому что их никогда не чистили, от ногтей пахло прокисшей подливкой. Французское дворянство мочилось у стен в мраморных коридорах Версаля, а когда вы, наконец, сдирали с прекрасной маркизы несколько слоев белья, первым делом оказывалось, что ей надо бы принять ванну. Об этом и надо писать.
– Что ж не пишете? Он фыркнул.
– Тогда жить пришлось бы в пятикомнатном доме в Комптоне, и то, если повезет. – Он потянулся к бутылке и похлопал по ней. – Скучаешь, подружка, поговорить тебе не с кем.
Он встал и вышел из комнаты, почти не шатаясь. Я стал ждать, ни о чем не думая. На озере затарахтела моторная лодка. Вскоре она появилась в поле зрения – нос высоко задран над водой, а на буксире шел крепкий загорелый парень на акваплане. Я подошел к стеклянным дверям и увидел, как она сделала лихой разворот. Слишком быстро, чуть не перевернулась. Парень на акваплане заплясал на одной ноге, теряя равновесие, потом свалился в воду. Лодка затормозила, человек подплыл к ней ленивым кролем, потом обратно по буксиру и перекатился животом на акваплан.
Уэйд вернулся со второй бутылкой виски. Моторка набрала скорость и ушла вдаль. Уэйд поставил новую бутылку рядом со старой. Сел и насупился.
– Черт побери, неужели вы все это выпьете? Он прищурился.
– Катись отсюда. Иди домой, помой там пол в кухне или еще что. Свет загораживаешь. – Язык у него опять еле ворочался. Успел приложиться в кухне, как обычно.
– Нужен буду, позовите.
– Я еще так низко не опустился, чтоб ты мне был нужен.
– Ладно, спасибо. Побуду, пока не вернется м-с Уэйд. Знаете такого ?
Фрэнка Марстона?
Он медленно поднял голову. Глаза у него разъезжались. Видно было, с каким трудом он берет себя в руки. Но на сей раз получилось. Лицо его утратило всякое выражение.
– Никогда не слыхал, – сказал он тщательно и очень медленно. – Кто он такой?
Когда я заглянул к нему в следующий раз, он спал с открытым ртом.
Волосы влажные от пота, виски от него несло на милю. Губы растянуты, словно в гримасе, язык, обложен и на вид совсем сухой.
Одна из бутылок была пуста. В стакане на столе оставалось около двух дюймов виски, а другая бутылка была полна на три четверти. Пустую я поставил на тележку, выкатил ее из комнаты, потом вернулся, закрыл стеклянные двери и опустил жалюзи. Моторная лодка могла вернуться и разбудить его. Я прикрыл дверь в кабинет.
Тележку я привез на кухню – белую с голубым, просторную и пустую. Я так и не наелся. Съел еще один сандвич, допил пиво, потом налил себе чашку кофе.
Пиво выдохлось, но кофе был еще горячий. Затем я опять вышел во дворик.
Прошло довольно много времени, и озеро снова вспорола моторка. Было почти четыре часа, когда я услышал далекий гуд перешедший в оглушительный вой.
Надо бы запретить это по закону. Может, и есть такой закон, но парень в моторке плевать на него хотел. Бывают люди, которые обожают нарушать чужой покой. Я спустился к берегу.
На этот раз трюк удался. Водитель на повороте притормозил, и загорелый малый на акваплане откинулся назад, борясь с центробежной силой. Доска почти вышла из воды, скользя на одном краю, затем моторка выровняла курс, спортсмен удержался на акваплане, они умчались, и тем все кончилось. Волны от моторки подкатились к моим ногам? Они бились об опоры причала и подбрасывали вверх-вниз лодку на привязи. Когда я повернул обратно к дому, они еще не успокоились.