– Я уже видел, – пробормотал он.
– Проверьте, правильно ли я его описываю, – сказал я. – Широкий кинжал из белой эмали с золотыми краями, острием вниз. Позади – сложенные и направленные кверху голубые эмалевые крылья. Впереди – свисток с надписью:
«Кто рискует – выигрывает».
– Как будто правильно, – подтвердил он. – Но какое это имеет значение?
– Она говорит, что это значок «Метких Винтовок», территориальной части.
Что подарил его человек, который служил в этой части и пропал без вести во время британской кампании в Норвегии, в Андальснесе весной 1940 года.
Теперь они слушали внимательно. Спенсер не сводил с меня глаз. Понял, что это все неспроста. Она нахмурила светлые брови с недоумением, может быть, непритворным, но явно враждебным.
– Это нарукавный значок, – сказал я. – Он появился, когда «Меткие Винтовки» были прикомандированы, или подчинены, не знаю, как точно сказать, специальным военно-воздушным силам. Раньше они были территориальным пехотным полком. Этот значок до 1947 года не существовал вообще. Поэтому в 1940 году никто его миссис Уэйд не дарил. Кроме того, «Меткие Винтовки» не высаживались в Норвегии в 1940 году. «Шервудские Лесные Стрелки» и «Лестерширцы» там действительно воевали. Оба полка – территориальные.
«Меткие Винтовки» – нет. Неприятно вам слушать?
Спенсер положил кулон на столик и медленно подвинул его к Эйлин. Он ничего не ответил.
– Может быть, мне лучше знать? – презрительно спросила меня Эйлин.
– Может быть, британскому военному министерству лучше знать? ? парировал я.
– Вероятно, здесь какая-то ошибка, – робко произнес Спенсер.
Я обернулся и в упор посмотрел на него.
– Можно и так считать.
– А можно считать, что я лгунья, – сказала Эйлин ледяным тоном. – Никогда не знала человека по имени Фрэнк Марстон, никогда не любила его, а он меня.
Никогда он не дарил мне копию своего полкового значка, не пропадал без вести, вообще не существовал. Я сама купила этот значок в Нью-Йорке, в лавке, где торгуют английскими товарами – сумками, башмаками ручной работы, эмблемами знаменитых школ и военных частей, безделушками с гербами и так далее. Такое объяснение вам годится, м-р Марлоу?
– Последняя часть годится. Первая – нет. Несомненно, кто-то сказал вам, что это значок «Метких Винтовок», но либо забыл объяснить, какой именно, либо сам не знал. Но Фрэнка Марстона вы знали, он служил в этой части и пропал без вести в Норвегии. Только не в 1940 году, миссис Уэйд. Это было в 1942-м, и не в Андальснесе, а на островке близ побережья, где коммандос провели молниеносный рейд, а он был в частях коммандос.
– Не вижу, что здесь такого страшного, – заявил Спенсер начальственным голосом, теребя лежавшие перед ним желтые листки. Я не понимал, подыгрывает он мне или просто разозлился. Он взял часть рукописи и подержал на руке.
– Вы их что, на вес покупаете? – спросил я. Он вздрогнул, потом выдавил из себя улыбку.
– Эйлин в Лондоне пришлось нелегко, – сказал он. – В памяти иногда все перепутывается.
Я вынул из кармана сложенную бумагу.
– Вот именно, – сказал я. – Например, за кого выходишь замуж. Это заверенная копия брачного свидетельства. Оригинал находится в Англии. Дата женитьбы – август 1942 года. В брак вступили Фрэнк Эдвард и Эйлин Виктория Сэмпсел. В каком-то смысле миссис Уэйд права. Человека по имени Фрэнк Марстон не существовало. Это было вымышленное имя, потому что в армии надо брать разрешение на женитьбу. Этот человек подделал себе имя. В армии его звали по-другому. У меня есть его послужной список. Поразительно, как люди не понимают, что все можно узнать, стоит лишь спросить.
Теперь Спенсер совсем притих. Он откинулся и пристально смотрел. Но не на меня. На Эйлин. Она ответила ему одной из тех полужалобных, полукокетливых улыбок, на которые женщины такие мастерицы.
– Но он погиб, Говард. Задолго до того, как я встретила Роджера. Какое это имеет значение? Роджер все знал. Я всегда носила девичью фамилию.
Пришлось тогда ее оставить. Эта фамилия стояла у меня в паспорте. Потом, когда его убили в бою... – Она умолкла, медленно выдохнула и тихо уронила руку на колени. – Все кончено, все прошло, все потеряно.
– А Роджер действительно знал? – осторожно спросил он.
– Кое-что знал, – сказал я. – Имя Фрэнк Марстон ему было знакомо. Я однажды спросил его об этом, и у него в глазах мелькнуло страшное выражение.
Но он не сказал, в чем дело.
Пропустив это мимо ушей, она обратилась к Спенсеру.
– Ну, конечно, Роджер все знал. – Теперь она улыбалась Спенсеру терпеливо, словно он туго соображал. Ну и приемчикам они обучены.
– Тогда зачем лгать насчет дат? – сухо осведомился Спенсер. – Зачем говорить, что человек пропал в 1.940 году, когда он пропал в 1942-м? Зачем носить значок, который он не мог подарить, и настаивать, что это его подарок?
– Может быть, я была как во сне, – мягко произнесла она. – Или, скорее, в кошмаре. Сколько моих друзей погибло в бомбежке. В те дни, говоря «спокойной ночи», мы старались, чтобы это не прозвучало как прощание навсегда. Но часто так и случалось. А прощаться с солдатами было еще хуже. Убивают всегда хороших и добрых.
Он ничего не сказал. Я тоже. Она взглянула на кулон, лежавший на столе.
Взяла его, снова повесила на цепочку на шее и спокойно откинулась назад.
– Я понимаю, что не имею права устраивать вам перекрестный допрос, Эйлин, – медленно сказал Спенсер. – Забудем об этом. Марлоу поднял слишком много шуму вокруг значка, свидетельства о браке и прочего. Честно говоря, он сбил меня с толку.
– М-р Марлоу, – безмятежно ответила она, – поднимает много шуму по пустякам. Но когда дело доходит до вещей серьезных – например, когда надо спасти человеку жизнь, – он гуляет у озера, любуется дурацкими моторками.
– И вы никогда больше не видели Фрэнка Марстона, – сказал я.
– Конечно, ведь он умер.
– Откуда вы знали, что он умер? Красный крест не сообщал о его смерти.
Он мог попасть в плен. Ее внезапно передернуло.
– В октябре 1942 года, – медленно сказала она, – Гитлер издал приказ, чтобы всех пленных коммандос передавали в гестапо. Мы все знаем, что это значит. Пытки и безвестная смерть в гестаповских застенках. – Она снова вздрогнула. Потом выпалила:
– Вы страшный человек. В наказание за пустячный обман заставляете меня переживать все это снова. А если бы кто-нибудь из ваших близких попал им в руки, и вы понимали бы, что ему выпало на долю?
Неужели так странно, что я попыталась создать себе другие воспоминания ? пусть и ложные?
– Мне нужно выпить, – заявил Спенсер. – Очень нужно. Вы позволите?
Она хлопнула в ладоши, и, как обычно, из воздуха возник Кэнди. Он поклонился Спенсеру.
– Что желаете пить, сеньер Спенсер?
– Неразбавленный виски, и побольше, – велел Спенсер.
Кэнди отправился в угол и откатил от стенки бар. Поставил на него бутылку и налил в стакан приличную порцию. Вернулся и поставил его перед Спенсером. Повернулся, чтобы уйти.
– Кэнди, – спокойно произнесла Эйлин, – может быть, м-ру Марлоу тоже хочется выпить.
Он остановился и взглянул на нее мрачно и упрямо.
– Нет, спасибо, – сказал я. – Мне не надо.
Кэнди фыркнул и удалился. Снова воцарилось молчание. Спенсер отпил половину и закурил. Обратился ко мне, не глядя на меня.
– Вероятно, миссис Уэйд или Кэнди отвезут меня обратно в Беверли Хиллз.
Или возьму такси. Насколько я понимаю, вы уже все сказали.
Я сложил копию брачного свидетельства. Убрал ее в карман.
– Уверены, что вам так будет удобнее? – спросил я у него.
– Так всем будет удобнее.
– Хорошо. – Я встал. – Наверно, глупо я поступил.
Вы крупный издатель, мозги вам положены по профессии – если я не ошибаюсь – и я думал, вы поймете, что я сюда явился не спектакль разыгрывать. – Я копался в истории и тратил собственные деньги, добывал информацию не для того, чтобы покрасоваться. Я заинтересовался Фрэнком Марстоном не потому, что его убили гестаповцы, не потому, что миссис Уэйд носит поддельный значок, не потому, что она путается в датах, не потому, что они наспех поженились в военное время. Когда я начал расследование, я вообще ничего этого не знал. Знал только его имя. И как вы думаете, откуда я его узнал?