– Я? Я всех люблю, даже вас. Убирайтесь отсюда к черту, мне работать надо. Я встал. Внезапно он спросил:
– Оружие при себе имеете?
– Как когда.
– У Большого Вилли Магоуна было два револьвера. Интересно, почему он их не пустил в ход.
– Наверно, думал, что его и так испугаются.
– Возможно, – небрежно заметил Эрнандес. Взял резиновую ленточку и стал растягивать на больших пальцах. Тянул все сильнее и сильнее. Наконец, она не выдержала и лопнула. Он потер палец, по которому ударил конец резинки. – Если долго тянуть, никто не выдержит, – сказал он. – Даже самый страшный на вид.
Ну, пока.
Я вышел за дверь и быстро покинул здание. Дурачком я был, дурачком и остался.
Глава 45
Вернувшись в свою контору на шестом этаже Кауэнга-билдинг, я разыграл обычную партию с утренней почтой. Прорезь для писем – стол – корзина.
Плотник – Сапожник – Портной. Сдул пыль со стола и разложил на нем фотокопию. Свертывал я ее аккуратно, и трещин не было.
Я снова перечитал признание. Оно было достаточно подробным и вполне ясным для любого непредубежденного человека. Эйлин Уэйд убила жену Терри в приступе дикой ревности, а потом, когда предоставилась возможность, убила и Роджера, так как была уверена, что он знает. Выстрел в потолок у него в спальне в ту ночь подстроила тоже она. Непонятно – теперь уже навсегда ? было одно: почему Роджер Уэйд молчал и не сопротивлялся. Должен же был понимать, чем это кончится. Видно, он махнул на себя рукой, и ему стало наплевать. Его профессией были слова, почти для всего он находил слова, а вот для этого не нашел.
«У меня осталось сорок шесть таблеток демерола, – писала она. – Сейчас я приму их все и лягу. Дверь заперта. Очень скоро меня уже нельзя будет спасти. Говард, постарайтесь понять. У меня за спиной стоит смерть. Каждое слово здесь – правда. Я ни о чем не жалею – разве, может быть, о том, что я не застала их вместе и не убила вместе. Не жаль мне и Фрэнка, которого здесь звали Терри Ленноксом. От того человека, которого я любила и за которого вышла замуж, осталась одна пустая оболочка. Он перестал для меня существовать. Когда он вернулся с войны, и я снова увидела его в тот день, сперва я его не узнала. Он-то узнал меня сразу. Лучше бы ему умереть молодым в снегах Норвегии, моему любимому, которого я отдала смерти. Он вернулся другом бандитов, мужем богатой шлюхи, испорченным, погибшим человеком, а в прошлом, может быть, мошенником. От времени все грубеет, снашивается, покрывается морщинами. Жизнь не потому трагична, Говард, что красота умирает молодой, а потому, что она делается старой и гнусной. Со мной этого не случится. Прощайте, Говард».
Я положил фотокопию в ящик стола и запер его. Пора было поесть, но что-то не хотелось. Я достал из стола свою дежурную бутылку, налил себе порцию, затем снова снял с крючка телефонную книгу и поискал номер редакции «Ежедневника». Набрал и попросил девушку соединить меня с Лонни Морганом.
– М-р Морган приходит не раньше четырех. Попробуйте позвонить в мэрию, в комнату прессы.
Я позвонил в мэрию. Нашел Лонни. Он меня еще не забыл.
– Вам, говорят, в последнее время скучать не приходилось.
– У меня есть для вас материал, если хотите. Думаю, что вы его не возьмете.
– Да? И какой же?
– Фотокопия признания в двух убийствах.
– Где вы находитесь?
Я сказал. Он попросил рассказать поподробнее. Я не стал этого делать по телефону. Он сказал, что уголовными делами не занимается. Я ответил, что все равно он репортер, причем единственной независимой газеты в городе. Он все-таки продолжал спорить.
– Где вы достали эту штуку? Откуда я знаю, что стоит на нее тратить время?
– Оригинал в прокуратуре. Они его из рук не выпустят. Там говорится о вещах, которые они давно похоронили.
– Я вам перезвоню. Должен согласовать в верхах.
Мы повесили трубки. Я сходил в закусочную, съел сандвич с куриным салатом и выпил кофе. Кофе был переваренный, а сандвич не намного вкуснее, чем лоскут, оторванный от старой рубахи. Американцы могут съесть любую дрянь, если засунуть ее между ломтями поджаренного хлеба и скрепить парой зубочисток, а сбоку будет торчать зеленый салат, предпочтительно слегка увядший, Примерно в три тридцать ко мне явился Лонни Морган. Он был все такой же, – худой, длинный и жилистый образчик усталой и бесстрастной человеческой породы, – что подвозил меня домой из тюрьмы. Вяло пожав мне руку, извлек смятую пачку сигарет.
– М-р Шерман – наш главный редактор – сказал, чтобы я к вам съездил и посмотрел материал.
– Пока что это не для печати. У меня есть ряд условий. – Я отпер стол и дал ему фотокопию. Он пробежал все четыре страницы быстро, а потом еще раз, медленнее. Оживления в нем было заметно столько же, сколько в гробовщике на дешевых похоронах.
– Дайте-ка телефон.
Я подвинул к нему аппарат. Он набрал номер, подождал и сказал:
– Это Морган. Дайте мне м-ра Шермана. – Подождал, поговорил еще с какой-то дамой, потом соединился со своим собеседником, попросил его перейти к другому телефону и перезвонить мне.
Повесив трубку, он поставил телефон себе на колени и прижал кнопку указательным пальцем. Раздался звонок, он поднес трубку к уху.
– Вот материал, м-р Шерман.
Он стал читать медленно и отчетливо. В конце наступила пауза. Потом:
– Минутку, сэр. – Он опустил трубку и взглянул на меня. – Он хочет знать, как вы это достали. Я перегнулся и забрал у него фотокопию.
– Скажите, чтобы не лез не в свое дело. Где я достал – дело другое. Там на обороте штамп.
– М-р Шерман, это, по всей видимости, официальный документ из конторы шерифа Лос-Анджелеса. Думаю, что подлинность проверить легко. И за него назначена цена.
Он послушал еще, потом сказал:
– Хорошо, сэр. Сейчас. – Подвинул телефон ко мне через стол. – Хочет с вами поговорить. Голос был властный, отрывистый.
– М-р Марлоу, каковы ваши условия? Помните, что «Ежедневник» ? единственная газета в Лос-Анджелесе, которая вообще согласится обсуждать этот вопрос.
– О деле Леннокса вы не так уж много писали, м-р Шерман.
– Это я знаю. Но в то время оно казалось просто сенсационным скандалом.
Не было сомнений в том, кто виновен. Теперь, если ваш документ подлинный, дело меняется. Каковы ваши условия?
– Вы печатаете признание полностью в форме фотокопии или не печатаете вовсе.
– Сперва его надо проверить. Это вы понимаете?
– Проверить невозможно, м-р Шерман. Если вы обратитесь к прокурору, он либо начнет все отрицать, либо передаст материал всем газетам в городе. У него нет другого выхода. Если обратитесь в контору шерифа, они адресуют вас в прокуратуру.
– Об этом не беспокойтесь, м-р Марлоу. Как проверить, мы сообразим. Как насчет ваших условий?
– Я же вам сказал.
– Вот как. Вы не требуете оплаты?
– Деньгами – нет.
– Ну, что ж, вам виднее. Можно мне Моргана? Я передал телефон Лонни Моргану.
Он кратко переговорил с шефом и повесил трубку.
– Согласился, – сообщил он. – Я забираю фотокопию, он сам проверит.
Сделает так, как вы просили. В печати, уменьшенное вдвое, это займет примерно половину первой полосы.
Я отдал ему фотокопию. Он потянул себя за кончик длинного носа.
– Не обидитесь, если я скажу, что, на мой взгляд, вы полный идиот?
– Не буду спорить.
– Еще не поздно передумать.
– И передумывать не буду. Помните тот вечер, когда вы доставили меня домой из городской Бастилии? Вы сказали, что мне, наверно, нужно попрощаться с другом. Так у нас до сих пор и не получилось прощания. Если вы опубликуете фотокопию, то получится. Долго я этого ждал – очень, очень долго.
– Ладно, старина. – Он криво усмехнулся. – Но я все равно считаю вас идиотом. Сказать, почему?
– Ну, скажите.
– Я про вас знаю больше, чем вы думаете. Вот отчего противно быть журналистом. Знаешь много, а опубликовать не можешь. Поневоле становишься циником. Если «Ежедневник» напечатает это признание, рассердится очень много народу. Прокурор, коронер, контора шерифа, влиятельное частное лицо по фамилии Поттер и пара бандитов по имени Менендес и Старр. Вероятнее всего, вы попадете в больницу или снова в тюрьму, – Не думаю.