— Он кто? Кинорежиссер? — тихо спросил Горский у Вики.
Она утвердительно кивнула.
— Так все-таки будет фильм или нет? — неожиданно вызывающе резко спросил чернобородый врач из Магадана.
— Ладно, Миша, отстань, — сказал врачу писатель Борзов.
— Будет, будет, — охотно отозвался Анвар. — Хороших сценариев немного. А тут прочел рассказ, вернее, два… Это же о нас, о жителях Памира! И прямо готовый сценарий.
— Так уж и готовый!
— Ну, его Глеб написал. Я его попросил, как прочел оба рассказа. Я был на всесоюзном семинаре молодых режиссеров здесь неподалеку, в доме творчества. Глеб позвонил, сказал, что приедет. Жаль, конечно, что не удалось снять вместе с Глебом. Но мы на Востоке считаем так — раз так было ему суждено, значит, он здесь всё успел.
Кто-то спросил:
— Вы серьезно?
— Совершенно серьезно, — ответил Анвар.
Горский всмотрелся в лицо Анвара. Оно горело вдохновением. Правда, внесенной в разговор свежей струи хватило ненадолго, и всё пошло куда-то в сторону: Анвар принялся объяснять, что крестьянский труд на Памире — не такой, как в России.
Пора было расходиться. Однако не обошлось без обычной для московских сборищ заминки. Встав из-за стола, все перешли в комнату Глеба. На тахте под шкурой белого медведя расположились Люда, Оля и ее сын. Горский подошел к ним.
Михаил присел рядом с мальчиком.
— Тебе когда-нибудь хотелось путешествовать? — спросил он.
— Хотелось, — тихо сказал Саша.
— Ну, вот тогда тебе, наверное, и понадобится подзорная труба. Ты знаешь, как с ней обращаться?
Саша кивнул.
— Смотри, — продолжил Михаил, вытягивая бленду. — Сейчас передняя наружная трубка выдвинута вперед, на самом деле ею надо пользоваться только тогда, когда смотришь против солнца или если мешает какая-то подсветка. Или если хочешь, чтобы издали не было видно отблеска от стекла объектива.
— Вот видишь, Саня. — назидательно сказала Люда. — Мы, оказывается, не всё знали насчет трубы.
Горский дослал бленду на место и снова спросил:
— А как разбирать трубу, чтобы прочистить стекла или удалить попавшую воду, тебе не показывали?
Саша отрицательно помотал головой.
— Ну, тогда смотри, но только без нужды ее не разбирай. Вот так откручивается трубка с окуляром и оборачивающей системой линз. Их тут четыре, не путай их местами. А вот так отвинчивается объектив. Смотри, его оправа тоже сборная. Ее тоже можно развинтить и протереть оба стекла по отдельности обязательно чистой и мягкой тряпочкой, чем она нежней, тем лучше. Ну, а теперь всё снова соберем. Вот получай.
Он протянул трубу сыну Кураева.
— Глеб собирался послать вам «Северо-восточные полигоны» в издании «Роман-газеты». Вы получили, Михаил? — поинтересовалась Люда.
— Получил, даже с дарственной надписью.
— Ну-у, — протянула Люда. — Это просто небывалый случай! Он терпеть не мог давать автографы. Троепольскому, например, он послал «Полигоны» без автографа. Кстати, Вы ведь собирались показать мне Глебовы письма.
— Да, пожалуйста.
Люда начала читать.
— Хорошие письма, правда? — сказала она, возвратив листки Михаилу. — К нему всегда тянуло людей. Я помню, как сама познакомилась с ним. Это было в коридоре гостиницы на Кавказе. Он просто улыбнулся — и все. Мне было легко-легко. Жизнь без Глеба стала бессмысленной. Единственное, что дает мне силы, — Люда в этом месте потупила глаза, — это что я должна сохранить память о нем. Хочется издать его переписку, а она очень большая. Я вас прошу, когда это понадобиться, дать мне копии этих писем. Вы не против?
— Нет.
— А вы хотели бы взять на память какие-нибудь фотографии Глеба?
— Очень хотел бы. Но тех, которые мне особенно нравятся, на столе нет.
— Это неважно. Покажите, какие вам хочется. Толя отпечатает, а я пришлю. Жаль, что вы не познакомились. Надеюсь, мы будем поддерживать отношения.
— Конечно. Когда будете в Москве — звоните и приходите.
— Лучше уж вы к нам в Ярославль. А то в Москве у нас постоянно дела, всё некогда. А в Ярославле можно будет спокойно поговорить. — Люда слово в слово повторила свою сестру Валю.
— Благодарю. Но твердо не обещаю.
— Тогда пишите, — улыбнулась она.
— Напишу, — пообещал Горский.
Сейчас он чувствовал: их с Людой действительно объединяло желание подольше побыть в мире, созданном Кураевым для себя, для нее и для всех. Или даже в мире, который воздвигался вокруг Глеба силами его близких и знакомых. Да, мир вокруг Кураева продолжал строиться. Для современников он уже больше ничего не мог ни создать, ни поправит, но сорок прожитых им лет все-таки дорогого стоили. Он прочертил новые горизонты и увлек за собой кучу народа.