— Ну почему вы думаете, что его не надо было учить?
— Потому что он свободно мог обходиться без этого и даже, если хотите, обязан был обходиться.
— Но вместе мы составляли ударную силу! Что он мог самостоятельно выбрать из океана литературы? Сам он, что ли, познакомился с современной классикой? А когда я приохотила его к хорошему чтению, порой до смешного доходило. «Великий Гэтсби» он перечитывал несчетное число раз. Я даже прятать стала от него эту книгу, а он все равно находил.
— Послушайте! Мне просто показалось, что в Вашем стремлении сделать из него «большого писателя» Вы заходили слишком далеко и вторгались в сферу, из которой он все равно выталкивал Вас назад. Это было его собственное и, если хотите, священное!
— Ничего себе — священное! Вы бы еще сказали — неприкосновенное!
— Так и скажу! Вот ответьте, «Северо-восточные полигоны» Глеб начал писать при Вас?
Судя по тому, как вспыхнули и тут же погасли глаза Вики, Михаил попал в самую точку. Она не сразу нашла, что сказать.
— Ну, при мне он к этой теме только начал приступать. Основную работу он, конечно, проделал позднее. И Вы, похоже, думаете, потому что освободился от меня?
— Может быть. То, что Вы вложили в него, не пропало, конечно, — осталось с ним навсегда… Но отсутствие повседневного контроля… Ведь было ясно, что историю чукотского золота он давно и неспроста прощупывал с разных сторон, пытаясь рассечь весь сгусток, весь клубок известных ему легенд, рассказов, документальных версий и собственных наблюдений одним мощным ударом. И нанес он его очень точно, в том числе и потому, что его никто не пытался подправлять.
Он обнажил самый фокус сложной проблемы — вторжение в нетронутую богатую природу. С хищническими целями и людоедскими методами. Это драма личной ответственности особой породы трудяг — тундровиков, которых к тому же нещадно эксплуатирует начальство. Кто мог развернуть такое повествование, кроме самого Глеба? Кто еще был ему нужен?
— Ну, это уж слишком!
— Да-да! На своем направлении он продвинулся куда дальше любого, кто ставил перед собой сходные задачи. Равняться ему было попросту не на кого.
— А кого вы ставите выше него?
— В прозе?
— Да.
— Лермонтова, Фолкнера, Маркеса, Скалона. Я думал, что со временем и Глеб сумеет присоединиться к этой компании. Знаю только, что он к этому медленно, с натугой, но продвигался.
— Вы, очевидно, хотели бы убедиться в этом, прочтя новый роман Глеба?
— Да, конечно.
— Не знаю, дам ли я его читать кому-нибудь в обозримое время, в том числе и Вам. Я к этому еще не готова.
Михаил пожал плечами.
— Какие у меня основания рассчитывать на особое отношение? Я бы и просить об этом не решился.
— Почему?
— Потому что отдаю себе отчет — или человек сам предложит, или ничего не даст, несмотря ни на какие просьбы.
— Если созрею, предложу.
— Спасибо. — Михаил поклонился. — И, в отличие от многих, мне из наследия Глеба Александровича ничего не нужно.
— Да, я уже думала об этом, и никакой корысти с вашей стороны не нашла.
Михаил подумал, что за такое признание, возможно, тоже следует поблагодарить, но смолчал. Вместо этого он спросил:
— А чего вы опасаетесь больше — корысти или профанации?
— А это почти одно и тоже. Ольга Александровна дает нам прекрасное этому подтверждение, вы не находите?
— Нахожу.
— Вот это и позволяет надеяться, что вы поймете меня. Так что ждите.
Михаил счел, что беседа подошла к концу и стал прощаться. Он подумал, что ждать другой встречи придется долго.
II
Но он ошибся. Вика позвонила меньше, чем через неделю.
— Михаил Николаевич, я хотела бы продолжить нашу беседу. Вы не против?
На другой день он уже был у нее, на сей раз с бутылкой вермута, глянув на которую Вика сразу отпустила себе под нос некое замечание, из которого Михаилу стало ясно, что он принес что-то не то. Знатоком напитков он себя никогда не считал, поэтому реакция Вики его не смутила.
Михаил не знал, с чего она начнет разговор, и приготовился слушать.
— Всю неделю после моих откровений с Вами я места себе не находила. Думала о том, как Вы всё это можете продать…
— Ну-у, благодарю, — вставил он, но она не обратила на это внимания.