– С шумихой в прессе? – холодно переспросил он.
– Да. Ни один репортер не брал у меня интервью. Я рассчитывал, что газеты создадут мне рекламу. Большую рекламу для моего дела. «Частный детектив предпочел сесть в тюрьму, но не предать друга».
Адвокат пошел к двери и обернулся, держась за ручку.
– Вы позабавили меня, Марлоу. В некоторых отношениях вы рассуждаете как ребенок. Верно, может случиться, что сотня миллионов купит себе порцию газетной шумихи. Но может случиться и так, что вместо этого будет куплена порция молчания.
Он открыл дверь и вышел. Надзиратель отвел меня назад в камеру № 3 отделения предварительного заключения.
– Ну, вы здесь долго не пробудете, если наняли Эндикота, – весело сказал он, запирая камеру.
Я ответил, что надеюсь на это.
Глава 9
Надзиратель вечерней смены был высокий блондин с широкими плечами и располагающей улыбкой. Он был средних лег и не испытывал ни сочувствия, ни злобы. Он хотел лишь иметь восемь часов спокойного дежурства.
Он отпер дверь моей камеры.
– К вам пришли из окружной прокуратуры.
Мы не спеша пошли к лифту и спустились в регистратуру. Возле стойки стоял толстый мужчина в коричневом костюме. Он курил трубку, ногти у него были грязные, запах от него исходил отвратительный.
– Я Спрэнклин, из окружной прокуратуры, – сказал он грубым тоном. – С вами будет говорить мистер Гренц.
Он достал наручники.
– Попробуем, как они вам подойдут!
Мы прошли через двойную дверь окружной прокуратуры. Телефонный коммутатор не работал – связь была на ночь выключена. На месте вахтера никто не сидел В некоторых кабинетах горел свет. Спрэнклин открыл дверь маленькой освещенной комнаты, в которой находились письменный стол, шкаф с документами, два или три стула и приземистый мужчина с квадратным подбородком и тупыми глазами на красном лице. При нашем появлении он поспешно убрал что-то в стол.
– Вы могли бы постучать, – зашипел он на Спрэнклина.
– Извините, мистер Гренц, – пробормотал тот. – Я сейчас думал об арестованном.
Он втолкнул меня в кабинет.
– Снять с него наручники, мистер Гренц?
– Не знаю, зачем только вы их надеваете, – ядовито заметил Гренц.
Он смотрел, как парень освобождал мои руки. Ключ от наручников был у того на громадной связке, и он с трудом нашел его.
– Все в порядке, убирайтесь, – сказал Гренц. – Подождите в коридоре, пока я не позову вас.
– У меня кончилось время службы, мистер Гренц.
– Оно кончится, когда я скажу.
Парень покраснел и протиснул свой толстый зад в дверь. Гренц мрачно посмотрел ему вслед и, когда дверь закрылась, обратил взор на меня. Я подвинул себе стул и сел.
– Я еще не разрешил вам садиться, – прошипел Гренц.
Я вынул из кармана сигарету и сунул в рот.
– И курить я вам не разрешал, – зарычал Гренц.
– В камере мне разрешено курить. Почему здесь нельзя?
– Потому что это мой кабинет. Здесь я распоряжаюсь.
Сильный запах виски потянулся над столом.
– Выпейте еще немного, это успокоит вас, – сказал я. – Мы, так сказать, вам помешали.
Он резко откинулся на спинку кресла. Лицо его стало багровым. Я зажег спичку и закурил.
После длинной паузы Гренц тихо сказал:
– Ну хорошо, вы упрямый парень. Твердый парень, не так ли? Знаете что? Сюда приходят парни любого роста и любого вида. Но отсюда все они выходят одинаковые, а именно – маленькие. И все одинакового вида, а именно – сгорбившиеся.
– О чем вы хотели со мной поговорить, мистер Гренц? И пожалуйста, не стесняйтесь моего присутствия, доставайте свою бутылку, если хотите выпить. Я тоже иногда прикладываюсь, если устаю, или нервничаю, или много работаю.
– Кажется, тот переплет, в который вы попали, не произвел на вас большого впечатления.
– Я вообще не нахожу, что попал в переплет.
– Это мы увидим. А пока что я хочу получить от вас полные и обстоятельные показания.
Он показал пальцем на магнитофон, стоящий на столике возле письменного стола.
– Сейчас мы запишем на ленту, потом отпечатаем, если ваши показания удовлетворят прокурора, возможно, он освободит вас с обязательством не уезжать из города. Итак, давайте!
Он включил магнитофон. Голос у Гренца был холодный и язвительный до предела Его правая рука все время тянулась к ящику стола. Он был молод, однако на носу у него уже отчетливо виднелась сетка сосудов. Белки глаз тоже имели нехороший вид.
– Мне это уже надоело, – ответил я.
– Что надоело? – проворчал он.
Дикие люди в диком кабинете говорили дикие слова, которые ровным счетом ничего не значили. Я просидел 56 часов в камере предварительного заключения. А почему меня посадили? По подозрению. Вы поздно вечером послали за мной этого запуганного паренька. Неужели вы считаете, что 56 часов одиночества превратили мой мозг в кашу? Неужели воображаете, будто я расплачусь у вас на груди и буду просить вас погладить меня по головке, так как я был так ужасно одинок в громадной тюрьме? Выбросьте это из головы, Гренц! Выпейте и будьте человечным. Я вполне понимаю, что вы просто делаете свое дело. Не приставайте ко мне, это вам ничего не даст.